— Да сядьте уже, — продолжал Делин и тоже хлебнул из фляги коньяка. — Иль вас заговорил кто? Так и будете стоять? Ива-ан Не-есторови-ич! Господин Иноземцев!

— Я мертв, застрелился. Я самоубийца. Сошел с ума и покончил с жизнью.

— А ну-ка сядьте, кому велено, — рявкнул Делин и несильно толкнул в грудь. Иноземцев рухнул на стул.

— Мертв, самоубийца…

Все вокруг было как в тумане. Он не мог вспомнить даже собственного имени. Тело стало чужим, не его, голос исправника звучал откуда-то издалека. Он чувствовал себя сгустком свободно парящей энергии. Перед глазами мелькали люди, среди них — темная фигура Энцо, протягивающего руки. Ульяна плакала, спрятав лицо в ладонях. Она его больше не увидит — теперь он мертв и должен отправиться с Энцо.

Пара крепких пощечин вернула Иноземцева в кабинет уездного исправника.

— Говори, что произошло, дурень! — прорычал взбешенный Делин прямо на ухо.

Иноземцев вздрогнул и потер щеки. Лицо горело как от ожога.

— Простите, простите, — залепетал он. — Но я в самом деле не понимаю, что происходит. Я осмотрел генерала, как вы велели. Что болен, не верю. Мускулы крепкие, хотя рефлексы умело скрывает…

— Хорошо, а это у вас что такое? — Исправник приподнял Иноземцеву подбородок.

— Не знаю, не помню… Я с жизнью покончить хотел.

— Как так?

— Не могу знать.

— Черт возьми, вспомните! Это важно.

— Я другое помню. Приехал часам к четырем пополудни в больницу, а там пациентка преставилась. Вскрытие сделал, оказалось, что разрыв сердца. Грудной жабой страдала. Но ведь я осматривал всех, и не было ни у кого больного сердца. И покойницу не помню — ни лица ее, ни имени. Подменили. Точно вам говорю, подменили, а тело истинной Копытиной генералу на съедение отправили. Он ведь людоед, понимаете? Антропофаг! И супруга его не виновата, она несчастная женщина… Ни в чем не виновата. Да, просила меня найти способ, как извести вампира. Я ей не поверил! А на кладбище на меня целая армия упырей напала. Хотели заживо закопать, да только я убежал. Они мне револьвер отдали мой, нет, Лаврентия Михайловича, и требовали, чтобы я застрелился. Я стрелял в них, только потом обнаружилось, что череп себе прострелил. Живой я теперь или мертвый — не пойму. Как к вам добрался? Ничего не помню…

Делин с минуту смотрел на него, ничего не говоря.

— Да-а, — наконец выдавил он. — А ведь просил я вас не употреблять морфия.

— Помилуйте, я не употребляю морфий!

— Да уж, оно и видно. Совсем рассудок, батенька, помрачился.

— Вы полагаете? — пролепетал Иноземцев с несчастнейшим видом. — Полагаете, у меня галлюцинации?

— Очень хочется в это верить. Откуда кровь на лице? Точнее сказать, откуда ее столько? На вас же ни единой раны, пара ссадин разве что.

— Ничего не знаю. Надо полагать, все это мне приснилось. — Иноземцев вскочил и сделал круг по кабинету. — Боже, какой стыд! Лучше бы я повесился тогда в оружейной зале!..

— В оружейной зале? Та-ак. Если принять во внимание, что другие доктора, которых нанимала барыня Тимофеева, тоже были подвержены галлюцинациям и как следствие стремились покончить с собой, стало быть, здесь имеется некоторая закономерность. Мне не надо было отпускать вас одного.

— Бросьте, господин исправник, — печально прошептал Иноземцев, — все ведь ясно. Я сошел с ума. Мне нужно в смирительный дом.

— Не делайте поспешных выводов. И знаете что? Советую вам остаться в городе. Я сейчас отправлюсь на кладбище, а потом загляну в поместье. Если то, что вы рассказываете, правда, хоть какие-нибудь следы ваших приключений непременно сыщутся, поверьте мне. Ежели на вас напали вампиры… — Здесь Делин призадумался, лицо из озабоченного стало хмурым. — Черт возьми, абсурд какой-то! С бесами всякими прежде дела не имел. Но чутье подсказывает, что дурят нас, голубчик Иван Несторович. Дурят как пить дать. Пользуются, что вы натура утонченная, наукой озабоченная да к тому же морфинист.

«Не морфинист я!» — в сотый раз хотел возразить доктор, но опустил голову. Хуже, хуже морфиниста, ей-богу. Совсем рассудком не владеет. Какая помощь от него может быть следствию? Никудышный человек, ни на что не годный.

— Никуда не ходите. Я скоро.

Делин на ходу натянул темно-зеленый вицмундир и вышел. Шаги его заглохли в коридоре и на лестнице, потом прогремели по булыжной мостовой. Еще через пару минут раздалось лошадиное ржание и звонкое «н-но». Уехал.

Иноземцев еще с минуту безучастно смотрел в одну точку, потом поднялся и тоже пошел к выходу. Урядник внизу попытался его остановить, но доктор отмахнулся. Он волен идти, куда заблагорассудится.

По пути вспомнил, что приехал сюда на коляске. Куда, интересно, она подевалась? Ноги сами несли его, перед глазами вставали обрывки кладбищенских приключений: то представала лиловоцветная Мими, то Ульяна, то призрак Энцо. Вдруг он осознал, что дошел уже до окраины и бредет по проселочной дороге. Так, верно, и Энцо плелся к своей возлюбленной.

А дальше, как в сказке, появляется его потерянная коляска. На облучке — Тихон, на скамеечке — Ульяна. Легкая, воздушная, она соскакивает на землю, приподнимает белые оборки и бежит. Волосы развеваются, на глазах счастливые слезы. Она бросается ему на грудь, обдает запахом жасмина. Как сквозь стену он слышит ее голос. Она просит прощения, мол, требовала от него невозможного, умоляет ехать назад, в Петербург, пока проклятые призраки его не убили. Только куда же он поедет — без нее?

— Я исцелю вашего дядю. Я знаю как, — шепчет он.

— Они убьют вас. Бегите, пока не поздно! Сейчас!

— Пусть убьют! Но я все равно попробую. И не уеду, пока не добьюсь правды.

Иноземцев взял Ульяну за руку, помог взобраться в коляску, сел сам. Покатили обратно.

Пока ехали, он пытался в деталях припомнить методу Джеймса Брайда, Шарко и Бехтерева. За время пути не проронил ни слова, так ушел в себя. Труд, в котором англичанин подробно описывает глубины и возможности гипнотического транса и предлагает разные техники погружения, словно был заново прочитан страница за страницей. Магнетизирование пассами, магнетизирование через голову, концентрация внимания на металлическом шаре — все это не годилось, поскольку больного нельзя было усадить с опорой на спину. Оставалась магнетизация голосом, она же словесное воздействие, некогда продемонстрированное известным на весь мир шарлатаном аббатом Фариа.

Иноземцев уже пришел в себя и был настроен решительно. Сил придавала злость на себя самого, а тут еще Ульяна не сводила с него умоляющих глаз. Да ради такого взгляда хоть в ад! Пускай дядька поднимется, Иноземцев тотчас попросит ее руки и увезет к родителям в Выборг. Не место барышне среди упырей, довольно испытывать судьбу.

Покинули коляску, промчались по крыльцу, по залам, по коридорам и лестницам. Ульяна все шла за ним, вцепившись в рукав, и ни за что не хотела отпускать.