– Ты не хочешь узнать, зачем ей фальшивая татуировка? – не отставала я.

Райан повернулся ко мне и покачал головой:

– Марисса, это не наше дело.

– Но ведь мы доверяем ей здоровье и благополучие бабули!

На секунду Райан задумался.

– Элизабет прекрасно выполняет свои обязанности, и Глэдис ее любит. А все остальное не имеет значения.

С этими словами он прошел мимо и скрылся наверху, у себя в спальне.

Я была раздосадована: происшествие только разожгло мое любопытство ко всему, что связано с таинственной Элизабет Джексон.

Райан

Нелегко было расставаться с Мариссой в этом году. Всегда нелегко, особенно после смерти Абигейл, но теперь, когда они с Глэдис в последний раз обнялись и Марисса села в машину, я почувствовал, что к глазам подступают слезы.

Сама она махала из окна Глэдис и Элизабет, пока они не скрылись из виду, а затем проревела всю дорогу до аэропорта.

Марисса заговаривала даже о том, чтобы взять годовой отпуск; но этого я слышать не хотел. Сказал ей, что и бабушка от такой мысли придет в ужас. Образование Мариссы, ее успехи в учебе для Глэдис – источник огромной радости и гордости; как можно лишать ее такого счастья?

Однако в первые дни без Мариссы я и сам почти жалел, что не согласился. Дом опустел, стал непривычно тихим и мрачным. Словно иссякли энергия и оптимизм, которые она приносила с собой.

На четвертый день, убирая со стола после ужина, Элизабет заметила, что без Мариссы стало как-то уж очень тихо, а затем, кашлянув и бросив на меня нерешительный взгляд, поинтересовалась, как я.

– Нормально.

Она предложила остаться и помочь помыть посуду.

Я не хотел пользоваться ее добротой и ответил: не стоит, поезжай домой, тебе надо отдохнуть.

– Ты уверен? – спросила она.

– Уверен, – ответил я.

И она вышла… однако полминуты спустя снова появилась на кухне со словами:

– Знаешь, ты уж извини, но все-таки я тебе помогу.

Я долго смотрел на нее. На самом деле, должно быть, всего несколько секунд, но мне показалось, что очень долго. А потом сказал:

– Ладно, уговорила!

И мы пошли мыть посуду вместе.

Прошла неделя, и жизнь наша вошла в обычную колею. Элизабет и раньше готовила нам и с нами ужинала, но прежде, убрав со стола, сразу прощалась. Теперь же оставалась до десяти вечера: играла с нами в карты или смотрела телевизор, затем укладывала Глэдис в постель.

Глэдис ее обожала.

– Порой мне кажется, – сказала она Элизабет как-то вечером, – что тебя послала мне Абигейл. Как ангела-хранителя.

– Может быть, и так, – тепло ответила Элизабет.

Что скрывать – я тоже влюблялся в Элизабет все сильнее и сильнее, хоть и старался держать свои чувства при себе. В конце концов, говорил я себе, она на меня работает, и работа ее требует постоянного общения и хороших отношений со всеми нами. Какая-нибудь бестактность или неловкость с моей стороны может все испортить.

О своих чувствах к Элизабет я помалкивал, но много об этом думал и не раз спрашивал себя, чем заслужил такое благословение небес. Видит Бог, я совершил в жизни немало ошибок. Быть может, думал я, Элизабет Джексон – в самом деле ангел-хранитель для Глэдис, а на меня лишь падает отблеск ее сияния.

Я не забыл историю с татуировкой Элизабет, которая оказалась поддельной.

Мариссе я, разумеется, строго сказал, что это не наше дело. Но, откровенно говоря, изнывал от любопытства не меньше ее, а может, и больше. Часто ловил себя на том, что не свожу глаз с бабочки на хрупком запястье Элизабет и спрашиваю себя: как ей удается каждое утро наклеивать картинку точно так же? Что место то же самое, я знал наверняка: за эти недели я изучил каждую ее венку, каждую черточку.

Много раз я уже готов был спросить, но вовремя останавливал себя: не хотел ставить ее в неловкое положение или заставлять лгать.

С другой стороны, что, если она мне ответит, и ответит правду? Поделится со мной чем-то личным, откроет секрет? Это будет означать, что мы с ней – не просто работодатель и работник. Что наши отношения стали теснее, глубже… Пожалуй, к такой глубине я еще не был готов.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: какой-то частью сознания я предчувствовал, что рано или поздно это случится. Наше сближение было неизбежно. Так огромная океанская волна рождается в полумиле от берега, катится к побережью и, наконец, всей своей неодолимой мощью обрушивается на сушу.

Марисса собиралась приехать домой в середине октября, на День благодарения. В телефонном разговоре я спросил, чем она хотела бы заняться, кроме праздничного ужина с индейкой, конечно. Она ответила, что хотела бы покататься со мной, Глэдис и Элизабет на лодке.

А потом объявила главную новость. Она приедет не одна, а с молодым человеком. Его зовут Шон, он учится в Далхаузи на инженерном факультете.

Откровенно говоря, с Мариссиными ухажерами у меня всегда как-то не ладилось. Не то чтобы их было много. Марисса – человек целеустремленный, вся в учебе, и на мальчиков у нее обычно времени не было. Но если кто-то все же появлялся, я неизбежно ловил себя на том, что смотрю на него коршуном, выискивая недостатки. Хотя, надо сказать, все они были хорошие ребята – совсем не похожие на меня в юности или на тех, с кем я в те времена водил дружбу.

– А где ты с ним познакомилась? – спросил я, прижимая мобильник к уху плечом: я шел из клиники.

– На танцах в баре на Арджайл-стрит, – призналась она.

Я сразу насторожился.

– Он очень умный! – поспешно добавила она. – У него огромная стипендия.

Я открыл джип и сел за руль.

– Приятно слышать, – бодро ответил я, изо всех сил стараясь сохранять доброжелательность и терпимость к этому, черт возьми, совершенно неизвестному мне парню.

– Перевелся сюда из Университета Британской Колумбии. Раньше не был на Восточном побережье.

– Что ж… с нетерпением жду встречи.

«Почему это он перевелся? – думал я. – Может, его выгнали? Хотя нет, Марисса сказала про большую стипендию».

– За тобой заехать?

– Не надо, у Шона машина. Мы приедем в пятницу после обеда. Как думаешь, сможем взять катер и полюбоваться закатом на море?

– Конечно, – ответил я. – В пятницу перед праздниками клиника работает только до обеда, так что времени у нас будет полно.