Феликс вытащил пинцет из аптечки.

– Не шевелись. Мне нужно вытащить несколько больших кусков щебня.

Почему выздоровление причиняет такую боль? Ей нужно было на что-то отвлечься, решила Яэль, когда первый кусок был выдернут из ее плоти.

– Вернемся в Прагу. Почему ты подсыпал наркотики в мой суп?

Потребовалось еще два куска щебня, еще одна капля йода и кусок марли, приклеенный к щеке, прежде чем брат Адель начал говорить.

– Ты не оставила мне другого выбора.

Больше йода на вторую щеку. Жгучая боль и слезы.

– Тебя там не было, Ада. Ты не видела… – Феликс остановился; прозвучало, как будто его кожа была поцарапана и пропущена через мясорубку. – В то время, как ты, как в коконе, укрылась в той квартире в Германии, я был дома, пытаясь все склеить. Работая в гараже, пытаясь поднять маму с постели каждый день, наблюдая, как волосы папы становятся все более седыми.

– Я пытаюсь поддерживать их. Но я не могу. – В его шепоте было бремя. Бремя, которое Яэль понимала. Потому что оно всегда было с ней. Вдавливая вниз, вниз, вниз в ночь. Продолжая давить, давить, давить в течение дня. – Я просто не могу. Не один.

– Я знаю, почему ты убежала. Поверь мне, я сам иногда об этом думал… – Лицо Феликса покрылось красными пятнами стыда. Как будто он сказал что-то, что не должен был говорить. – Но мама и папа нуждаются во мне. И они нуждаются в тебе, Ада. Если ты умрешь, это их убьет.

– Я не собираюсь умирать, – сказала Яэль.

Еще больше гравия вытянутого со слезами. Длинное, жгучее молчание.

– Ты спросила, как я попал в Гонку, – начал он. – Я продал автомастерскую. Использовал деньги, чтобы подкупить Дирка Херманна и должностных лиц.

Яэль никогда не была в гараже, но она видела фотографии места, где выросла Адель. Дом, забаррикадированный горами запасных шин и автомобильных запчастей. Это был «застолбленный участок» семьи Вольф. Место поколений.

– Автомастерскую? – спросила она ослабевшим голосом, пытаясь идеально сплести оттенки гнева и потери. (Это было не так трудно с горевшим лицом). – Ты продал папин гараж?

– Я бы сделал все, чтобы обезопасить тебя, Адель. Я бы продал гараж еще тысячу раз, если бы потребовалось. – Он справился со второй щекой и двинулся вниз к шее. – Тебе нужно вернуться домой. Прежде чем случится что-то похуже.

Настойчивая попытка заставить непутевую сестрицу вернуться домой – вот и все, чем был этот суп с подмешанными наркотиками. (И, по правде говоря, все, в чем подозревала его Яэль). Феликс пытался собрать свою семью. Щелк, щелк, щелк, в безопасности. Совсем как матрешки.

Яэль не могла думать о нем плохо из-за этого. Не тогда, когда маленькая кукла сидела так одиноко в её кармане. Не тогда, когда фотография счастливых братьев и сестер в квартире Адель вызвала у нее мурашки. Если бы у нее по-прежнему была семья, она бы тоже боролась за них.

Она боролась. До сих пор. Несмотря на то, что куклы, которые хранила Мириам, исчезли, как и сама девушка в том страшном месте.

Яэль вытянула шею, поэтому Феликс может пролечить раны и там. Свет над ними распадался сквозь темноту на тысячи кусочков: глаза мертвых и звёзды. Ночь обращалась к самым глубоким частям ее души: великолепным, испытывающим надежду и печаль одновременно.

– Я могу справиться с Лукой и Кацуо, – сказала ему Яэль.

Пинцет задрожал при звуке имени Луки. Чуть жестче ткнулся в шею.

– Я до сих пор не могу поверить, что ты заступилась за этого мерзавца. После того, что он пытался с тобой сделать…

Скосив глаза к кончику носа, Яэль увидела, что челюсти Феликса плотно сжаты, а его ноздри раздуваются. Такой внезапный, ожесточенный гнев. Значит, не зря.

– Лука Лёве – урод, – сказал он, успокоившись. – Но я не о нем беспокоюсь. Или о Кацуо. Послушай, я поклялся своей жизнью ничего не говорить, поэтому и не сказал тебе раньше, но что-то должно произойти в этой гонке. Что-то опасное. Что-то большое.

Он знает о моей миссии. Яэль потребовалась вся ее подготовка, чтобы оставаться неподвижной. Глаза вернулись к звездам.

– Кто тебе это сказал? – Может, это был неправильный вопрос, но Яэль хотела знать на него ответ. Подробная информация о ее миссии находилась только на самых высоких уровнях руководства Сопротивления. Остальным партизанам по всей карте лидеры их ячеек сказали быть готовыми.

Был ли Феликс частью Сопротивления? Если так, то Хенрика и ее осведомители пропустили эту информацию; в деле брата Адель не было ни слова о партизанской деятельности. Более вероятно, секреты миссии Яэль проскользнули ниже, по рядам, через трещины.

Ни один из вариантов не был хорош.

– Не важно, кто мне сказал. Мы не можем больше задерживаться – это все, что я знаю. Даже если бы можно было починить твой байк, тебе потребуется божественное вмешательство, чтобы наверстать упущенное на этих дорогах. Я знаю, какая ты упрямая, но двойной крест не стоит твоей жизни. Подумай о людях, которые тебя любят. Папа, мама, я. Разве мы не важны?

Яэль закрыла глаза, и блестящий свет звезд исчез. Только тьма и пламя, пламя, пламя синяков, расцветающих на ее руках. Под изгрызенной дорогой кожей ее рукавов.

Между отметками тех, кто ее любил.

Любил. Столь многое в ее жизни было в прошлом.

– Это того стоит, – сказала она и посмотрела на него.

Эти глаза – болезненная синяя синь. Как будто она только что снова подняла свой пистолет и выстрелила Феликсу в сердце. Его взгляд упал на капельницы.

– Ты должна снять свою куртку. Немного грязи попало тебе за воротник.

Яэль могла. Но рукава ее майки были тонкими, а бинт над волком Влада был заметно толстым. Это была та деталь, которую такой внимательный брат как Феликс, не упустит из виду. Феликс спросит – совсем как полицейский в Германии. Вопрос приведет к вопросу, который тоже приведет к вопросу…

Существовали пять причин, по которым Яэль не могла этого сделать. Пять причин, почему она стояла (ее ноги сейчас были гораздо устойчивее). Пять причин, по которым она сказала:

– Остальное я могу вылечить сама, – и пошла, чтобы начать ставить свою палатку.

Существовали пять причин, и они имели наибольшее значение.

Сейчас. 16 марта 1956

Яэль не сняла куртку. (Смена повязки на волке Влада могла подождать. Она слишком сильно боялась, что Феликс может прийти, ворваться в палатку в неподходящий момент, все увидеть). Вместо этого она сидела у двери палатки, ела из пакета сухой паек и слушала. Феликс не исчез в своей палатке, как она надеялась. Вместо этого он работал. Наполняя ночь дросселем неисправного мотора, пытаясь вернуть ее «Цюндапп» к жизни.