Каждый шум двигателя, каждый визг колес вдали ускорял сердцебиение Яэль. Она все еще ожидала увидеть байк Луки, поворачивающий из-за угла. Или Кацуо верхом на его «Цюндаппе», полного решимости сохранить номер один перед своим именем. Но это были не они… не они… не они… Минуты проползали. Надежда вцеплялась все крепче и крепче в горло Яэль.

Ворота полевого лагеря оставались пусты. Два часа, десять минут, двадцать девять секунд.

Я впереди! Все те месяцы обучения на автобанах, коллекционирование километров и дорожной грязи… были не зря. Эти мысли ярко горели, когда Яэль смотрела, как судья, следящий за временем, пишет мелом имя Адель Вольф в верхний слот. Она подняла пустую бутылку минеральной воды, произнося тост в безоблачное небо: Поприветствуем же это!

Лука первым завернул за угол, весь покрывшийся пылью, когда его байк занесло на остановке. Щетина на его лице была неровной. Он так и не закончил бритье.

Лука Лёве: 5 дней, 6 часов, 21 минута, 2 секунды.

– Ты выглядишь смешно. – Яэль, все еще наслаждающаяся своим триумфом, не могла не подразнить юношу, когда он подошел к ее столу неловкими, выдающими ссадины шагами.

– Сказала девушка, на которой бинтов больше, чем на мумии. – Лука рухнул в кресло и бесцеремонно положил ноги на стол. Сапоги и пыль. – Где дорогой братец?

Яэль выловила финики из чаши. В те длинные часы, когда не было никого, кроме нее, неба и дороги, она усиленно пыталась не думать о Феликсе. Как он рухнул без боя. Как она просто оставила его – озадаченного – в море песка, с пульсирующим виском и сломанным байком.

Память мучила ее. Больше, чем должна была бы. Но сейчас он выбыл из гонки. Яэль только надеялась, что он не перегрелся внутри палатки.

– Я ему не нянька, – сказала она и ударила по финику.

– Ну, а он определенно кажется твоей нянькой. – Повязка исчезла с носа Луки, но он по-прежнему бережно его касался. Кончиками пальцев он убрал полоски пыли, обнажив фиолетовый синяк под ними. – Повезло, что у меня достаточно красивая внешность, чтобы позволить некоторую суровость.

– Я отлично справляюсь сама. – Яэль кивнула на доску, где мелом было написано время Луки. Второе место.

С рынка доносился хор сирен. Брызги семян и цвета, когда ящики с фруктами начали падать на землю. Все это было усыпано проклятиями поставщиков, когда Кацуо завернул за угол и промчался мимо хронометриста. Его байк остановился в самый последний момент, его передняя покрышка встала всего в нескольких сантиметрах от стола. Выхлопные газы ударили в лицо Луке и Яэль…

Цуда Кацуо: 5 дней, 6 часов, 24 минуты, 11 секунд.

Кацуо не смотрел на свои цифры. Его взгляд заострился на Яэль, когда он слез со своего байка. Это был взгляд охотника: жаждущий и злой за очками. Яэль встретила его, удержала, прокусив финиковую косточку так сильно, что боялась, что ее зубы могут сломаться.

Наконец, юноша повернулся. Вышел без слов.

– Ты теперь в центре внимания, фройляйн. Может, ты и отлично справляешься сама, но никто не проходит эту гонку самостоятельно. – Лука снял скрещенные ноги со стола, наклонился к ней. Ближе, ближе. Пока Яэль не почувствовала щетинки его небритой челюсти, густой аромат кожи его куртки. И хотя солнце над ними нещадно палило, Яэль ощутила, как мурашки запели у нее прямо под кожей, угрожая вырваться на свободу. Адреналин. Страх. Что-то еще.

Что-то большее.

Губы Победоносного были так близко к уху Яэль, что ему оставалось только прошептать:

– Скоро, очень скоро, я тебе понадоблюсь.

Тогда. Четвертый волк: Аарон-Клаус. Часть 1. Осень 1949

Яэль была одинока.

Были месяцы, проведенные в лесах, где она ела грибы и ягоды и слушала вой настоящих волков. Были ночи, спрятанные в сеновалах, где она жевала лошадиный овес и засыпала под колыбельную мычания коров. И недели дорог, дорог, дорог. Еда была лучше в городах – буханки хлеба, связки колбас, яблоки, блестящие, как коса – но их охраняло так много глаз. Почти невозможно было украсть и не попасться.

Вместо этого она крала деньги. Яэль обнаружила, что ей нравится обчищать карманы. Это было нетрудно, особенно в Германии. Она была светловолосая, маленькая и оставалась незамеченной в толпе. Она охотилась на берегах реки Шпрее, где пары ходили рука об руку и стаи школьников носились как бешеные.

Яэль всегда наклонялась к краю реки, ее пальцы беспокойно теребили края рукавов ее свитера, пока она смотрела и ждала, что деньги медленно придут к ней в виде золотых часов и кошельков.

Лучше всего, когда школьники проносились мимо. Яэль могла сделать вид, что она одна из них. Оступаясь, натыкаясь на некое германское плечо, используя ту секунду шока, чтобы опустить свои пальцы им в карманы, умоляя простить ее и сбежать. Богаче на рейхсмарки.

Она всегда избавлялась от кошельков ниже по реке (всплеск, пошел на дно, исчез). Банкноты и монеты она засовывала в свой карман, к маленькой кукле. Она меняла лицо и одежду в уголке под мостом и шла покупать хлеб.

Это была хорошая система. Яэль редко голодала.

Но однажды она совершила ошибку.

Молодой человек был очевидной мишенью. Его руки были полны посылок и конвертов. Он шел так быстро, что его пальто разметалось по сторонам. Слишком спешивший, чтобы заметить красоту течения реки Шпрее или лодки, которые раскачивались, как сгорбленные чайки вдоль стены.

Было еще слишком рано для школьников, и набережная реки странно пустовала. Не было толпы, в которой можно было раствориться.

Она должна была позволить ему пройти.

Но это был один из тех редких дней, когда Яэль была голодна (толпы были скудными всю неделю, и она потратила свои последние рейхсмарки на новый свитер с достаточно длинными для ее растущих рук рукавами). Голод еще не был отчаянным или грызущим кости, но он был, собирающий глухие боли в желудке. Пустынные места, недостающие кусочки.

Яэль ненавидела ощущение пустоты.

Поэтому, как только молодой человек прошел мимо, она шагнула в него.

Столкновение было мощнее, чем она ожидала. Посылки молодого человека упали; его конверты закружились. Он упал на колени и начал собирать их, прежде чем Яэль смогла пробормотать извинения и проскользить пальцами в его карман.

Она опустилась на колени рядом с ним. Схватила ближайший конверт правой рукой и залезла в карман другой. Яэль почти закончила, когда заметила печать на конверте, который держала.

Птица с сломанным крестом.

Он был одним из них.

«БЕГИ ЖИВИ ИЗМЕНИ ВСЕ УБИРАЙСЯ УБИРАЙСЯ УБИРАЙСЯ НЕ ПОЗВОЛЯЙ ЕМУ УВИДЕТЬ»

Яэль выдернула свою руку (без кошелька) и попыталась убежать. Но национал-социалист наблюдал. Когда ее рука вырвалась, он поймал манжеты ее свитера.