Осколок от взрыва.

Вплоть до этого момента считалось, что катастрофа была обычным несчастным случаем. Теперь же речь зашла о массовом убийстве. Все тела пришлось осматривать повторно, и в некоторых тоже были обнаружены осколки – в тех, кто сидел ближе к бомбе, из-за которой рухнул самолет. Происшествие было классифицировано как теракт, и к нам присоединились представители Канадской королевской конной полиции и различных спецслужб Великобритании, Индии и США.

Когда работа была наконец закончена, наши заключения вместе с прижизненными данными были отправлены проверочной группе, также состоящей из полицейских и других специалистов, таких как эксперты по отпечаткам пальцев, стоматологи и криминалисты, которые независимо от работавших на месте бригад занимались сопоставлением прижизненных и посмертных данных. При обнаружении соответствия они предоставляли информацию комиссии по опознанию, а она уже изучала доказательства того, что часть тела Х принадлежит телу Y. При получении достаточного количества информации в соответствии с установленными критериями коронер официально объявлял человека мертвым, после чего открывал и закрывал расследование причин его смерти. Если коронер не был удовлетворен доказательствами на основе прижизненных или посмертных данных, полиции поручалось собрать дополнительные доказательства, чтобы повторно представить дело коронеру. В данном случае личность каждой извлеченной жертвы трагедии – даже того десятилетнего мальчика – была установлена правильно, и их тела вернули родным.

* * *

Работа в кризисной группе чрезвычайно благодарная. Никогда не знаешь, где окажешься на следующий день: можно очутиться в Японии, занимаясь последствиями авиакатастрофы, или же в Австралии после массового убийства. Вместе с тем приходится выполнять довольно мрачные обязанности, что связано с немалым стрессом и длительной разлукой с близкими. В случае крушения паромного катера Herald of Free Enterprise и взрыва Boeing 747 над Локерби членов кризисных групп вырвали с рождественских праздников. Без всякого сомнения, эти профессионалы, небезразличные невоспетые герои, заслуживают всяческих похвал, и мы должны ими гордиться, потому что им приходится иметь дело с невероятно тяжелыми зрелищами, которые навсегда врезаются в память.

В моем случае больше всего в Корке меня шокировала увиденная во время короткого перекура сцена. На прилегающей к больнице территории были возведены большие шатры-часовни, которыми заправляли монахини. Забальзамированные тела, облаченные в белый саван, выкладывали аккуратными рядами, и на груди каждой жертвы лежало по красной розе. Один из шатров был предназначен для детей: шестьдесят тел возрастом от полугода до пятнадцати лет лежали вплотную друг к другу. Как сказал мне Иэн Хилл, судебно-медицинский эксперт МВД по прозвищу Бигглз[29] (он был бывшим подполковником авиации ВВС Великобритании): «Эта фотография должна быть напечатана в газетах, чтобы показать миру, чего удается добиться терроризмом».

Поскольку у всех нас были дети, заходить в этот шатер было чрезвычайно тяжело. Прогуливаясь под голубым летним небом с трубкой в зубах, я невольно резко остановился, увидев нескольких монахинь, заносящих в шатер двухметрового плюшевого медведя. Разумеется, они сделали это из лучших побуждений, однако для тех, кто занимался опознанием тел, это принесло больше вреда, чем пользы – мишка лишь еще больше подчеркнул невыносимость утраты этих невинных душ.

Сентябрь 1985 года

Внезапно разбуженный пронзительным звоном телефона, я вытянул руку, пытаясь нащупать трубку. Венди, которая теперь работала по другую сторону жизни – акушеркой, издала раздраженный стон. Прикроватный телефон, казалось, всегда звонил через несколько часов после ее возвращения с очередной бесконечной смены. Справившись с трубкой, я приложил ее к уху не тем концом, однако даже на расстоянии отчетливо услышал зычный голос профессора Джонсона: «Доброе утро, Эверетт, это профессор. Я сейчас в секционной, и у меня тут очень скверный случай. Как можно скорее приходи сюда!»

С большим трудом выбравшись из кровати, я напялил костюм и нетвердой походкой вышел на улицу, где меня встретил прекрасный рассвет. Шагая по узкой тропинке, проходящей через парк за моргом, я с удивлением увидел нескольких кинологов, чьи гончие, уткнувшись носами в землю, что-то чрезвычайно сосредоточенно вынюхивали. Снаружи были припаркованы полицейские машины, а во дворе находились полицейские в форме и штатском. К своему огромному удивлению, я обнаружил кинолога с собакой даже в секционной.

– Выведи ее отсюда! – воскликнул я вздрогнувшему от неожиданности кинологу. – Что ты вообще с ней собрался здесь делать?

Полицейский извинился и поспешно вышел.

Профессор Джонсон был уже на месте, совершенно не обратив внимания на собаку, что для него было крайне необычно. В секционной горел лишь боковой свет, из-за чего стол для вскрытия был окутан тенями, однако я видел достаточно, чтобы понять, что на нем лежало тело ребенка. Увидев меня, профессор перестал расхаживать вокруг стола и рявкнул: «Это не он!»

Включив верхнее освещение, я увидел, что это было тело девочки лет пяти, одетой в желтое платье. На ней был только один ботинок. Мы ожидали звонка по поводу шестилетнего Барри Левиса, который за несколько дней до этого пропал в Уолворте, когда играл рядом с домом.

– Это Стейси Кавана, четыре года, – продолжил профессор Джонсон. – Полиция обнаружила ее в парке Саутуарк после того, как поступило сообщение о ее похищении из сада во дворе дома. Один из соседей нашел там ботинок девочки.

– А где убойный отдел? – спросил я, начав подготовку к вскрытию.

– Все еще на месте преступления. Пропала еще одна маленькая девочка: подруга Стейси, Тина Бичок. Ей семь.

Вскоре появился и Пэт. Сразу же оценив ситуацию, он присоединился к нашим безмолвным приготовлениям. То, что Пэт был под боком, стало для меня настоящим облегчением: за два года работы в Саутуарке этот мягкий невозмутимый ирландец показал себя чрезвычайно надежным. Сразу после Пэта пришел недавно получивший повышение старший инспектор уголовной полиции Дуги Кэмпбелл вместе с двумя детективами, полицейским фотографом и Клиффом Смитом, офицером по связям с лабораторией. Мы кивнули друг другу в знак приветствия: сцена была слишком печальной для «доброго утра», и мы работали в тишине, лишь при необходимости разговаривая, чтобы сообщить подробности для отчета о вскрытии. Несмотря на наше мрачное задание, было отрадно находиться среди профессионалов, выполняющих очень сложную работу, – ее значимость объединяла нас. Я знал, что ничего не будет упущено, что в поисках справедливости мы заглянем под каждый камень, чтобы предоставить родителям Стейси хоть какую-то ясность. Они наверняка сокрушались, столкнувшись с днем, которого так страшатся любые родители.