Перед нами как будто бы яркий пример того, что значила в России жизнь человека. Наблюдаешь за звездами? Вот мы тебя поближе к ним и повесим… Все как всегда – что при Петре, что при Екатерине, что при Сталине. Неужели никогда ничего не менялось?

Первого марта 1881 года в России было совершено ужасающее, невероятное преступление. Члены партии «Народная воля», которые за два года до этого заочно приговорили к смерти Александра II и совершили уже несколько покушений на его жизнь, наконец добились своего. Царя, ехавшего по набережной Екатерининского канала, поджидали несколько бомбистов. Все было продумано идеально – в отсутствии организаторских умений народовольцев вряд ли можно упрекнуть. Софья Перовская расставила на дороге нескольких человек, и первым должен был бросать бомбу тот, кто стоял в середине, – таким образом, если бы от нее царь не пострадал (как и произошло), то, независимо от того, в какую сторону он поехал бы дальше, его ждали другие «метальщики». Первый снаряд, брошенный Николаем Рысаковым, разрушил карету, ранил нескольких человек из охраны и прохожих, но царь остался невредим. Несмотря на уговоры, он не уехал сразу во дворец, а прошел несколько шагов по набережной – тут к нему приблизился франтовато одетый молодой человек, державший в руках небольшой пакет. Это был еще один террорист, Игнатий Гриневицкий. Несколько секунд они смотрели друг на друга – царь, наверное, все понял. А затем Гриневицкий швырнул бомбу между ними – раздался взрыв.

Через несколько часов Александр II – уже пожилой человек, освободивший крестьян от крепостной зависимости, создавший в России земское и городское самоуправление, а также независимый суд присяжных, практически упразднивший цензуру и отменивший рекрутскую повинность, – истек кровью в Зимнем дворце. Гриневицкий пришел в себя в больнице. Сидевшие рядом с его кроватью жандармы спросили: «Как ваше имя?» – «Не знаю», – ответил он и умер.

Вскоре почти все руководители «Народной воли» были арестованы. Шестерым из них вынесли смертный приговор. Третьего апреля 1881 года пятеро из них были казнены. Беременной Гесе Гельфман заменили смертную казнь пожизненной каторгой, но она умерла в тюрьме.

В те самые недели, когда вся страна в ужасе пыталась осознать произошедшее, Лев Толстой писал и переписывал письмо новому государю Александру III. Отношение великого писателя к насилию хорошо известно, и, конечно же, убийство царя было для него потрясением и воспринималось как трагедия.

Мы не знаем точно, как выглядел окончательный текст, который Толстой безуспешно пытался передать царю. Сохранившийся черновик начинается так:

И что же дальше? А дальше то, что через неделю после убийства Александра II мог написать только Толстой:

Под прощением Толстой имеет в виду не замену смертной казни вечной каторгой, как это будет сделано с Гесей Гельфман. Нет, он говорит о полном, безоговорочном, христианском прощении – и со свойственным ему рационализмом тщательно объясняет, что это не только хорошо с христианской точки зрения, но и будет очень полезно для всех, потому что никаким репрессиям не удавалось остановить рост революционного движения и терроризма. Так может быть, попробовать по-другому?

Толстой попытался передать свое письмо императору через Константина Петровича Победоносцева – обер-прокурора Синода, бывшего воспитателя Александра III и близкого царю человека. А тот сделал все возможное, чтобы не допустить передачи этого послания государю. Победоносцев знал, как высоко царь ценит творчество Толстого, и опасался, что слова великого писателя могут возыметь действие. Он ответил Толстому только через три месяца, когда народовольцы были уже казнены:

Противостояние Толстого и Победоносцева – это не просто спор о христианских ценностях, за ним стоят совершенно разные представления об отдельной человеческой жизни. Для Толстого каждая жизнь – даже кровавых убийц и террористов – имеет безусловную ценность. У Победоносцева система ценностей иная. В эти же страшные мартовские недели он сам пишет царю, очевидно уже получив послание Толстого или узнав о прочитанной 28 марта публичной лекции философа Владимира Соловьева, в которой тот открыто заявил, что православный народ ждет от православного царя помилования цареубийц: «Сегодня пущена в ход мысль, которая приводит меня в ужас. Люди так развратились в мыслях, что иные считают возможным избавление осужденных преступников от смертной казни. Уже распространяется между русскими людьми страх, что могут представить Вашему величеству извращенные мысли и убедить Вас к помилованию преступников. ‹…› Может ли это случиться? Нет, нет, и тысячу раз нет – этого быть не может, чтобы Вы, перед лицом всего народа русского, в такую минуту простили убийц отца Вашего, русского государя, за кровь которого вся земля (кроме немногих ослабевших умом и сердцем) требует мщения и громко ропщет, что оно замедляется. ‹…› Ради Бога, Ваше величество, – да не проникнет в сердце Вам голос лести и мечтательности!»[83]