— Ничего.

— Но ты же что-то сказала, — пыталась надавить Нонна.

— Не помню.

Вот, я для кучи еще и с лучшей подругой поссорилась! Если так дальше пойдет, то мне не с кем будет перекинуться даже парой фраз. А в ближайшее время отшельничество в мои планы не входило…

Как бы то ни было, но слова Фаины зародили в моей душе сомнения. Я начала все чаще думать об Антоне с беспокойством, рисуя в воображении страшные картины. То он засыпает с непотушенной сигаретой в постели, то падает с лестницы, то тонет в море. Чувство тревоги поселилось в моем сознании прочно, не давая спокойно жить. Если еще несколько дней назад я могла на что-то отвлечься, забыть о проблемах, то теперь страшные, навязчивые мысли преследовали меня повсюду, даже во сне.

Промучившись пару дней и продолжая все так же теряться в догадках, я так и не решилась самостоятельно узнать о судьбе Антона, а позвонила Фаине.

— Фаина, привет, это Варя.

— Да, дорогая, — прочавкала она в трубку.

— Если ты занята, я перезвоню, — смутилась я, догадавшись, что отрываю ее от еды.

— Слушаю, говори быстрее, — с набитым ртом ответила Фаина.

Я звонила с очень деликатной просьбой, поэтому не хотела говорить об этом впопыхах, но другого случая могло и не представиться, поэтому, вдохнув поглубже, я изрекла:

— Фаина, а ты когда последний раз говорила с Антоном?

— Дней десять назад, когда заезжала к вам домой в Омане. Я же тебе рассказывала…

— А больше ты с ним не говорила?

— Пару раз по телефону, а что?

— Ну-у, — протянула я, сама не зная, о чем попросить. — Я думала, у тебя есть какие-нибудь новости.

— Ты хочешь, чтобы я ему позвонила? — в лоб спросила Фаина.

— Это было бы замечательно, — с надеждой в голосе произнесла я.

— До чего же вы, молодые, глупые, — возмущенно изрекла Фаина. — Чего так мучить друг друга? Ясно, как божий день, что любите, а нет, продолжаете упрямиться и издеваться над собой.

— Я буду вечной должницей, — прощебетала я лилейным голоском, чтобы Фаина сменила гнев на милость.

— Еще бы! Обычно я за посредничество беру процент, — вполне серьезно заявила она, — но вы с Антоном мне нравитесь, поэтому пока пользуйтесь мной бесплатно.

— Ты лучшая! — не обращая внимания на фразу о процентах, сказала я.

— Как будут новости, я перезвоню, — ответила Фаина и положила трубку, не попрощавшись.

Новостей я ждала два дня. Первый день — с надеждой и воодушевлением, второй — в тревоге, каждый раз вздрагивая от телефонного звонка. В итоге, так и не услышав от Фаины никаких новостей, я решила, что она попросту забыла о моей просьбе.

Находясь в состоянии, близком к панической безысходности, я уже была готова на любой отчаянный шаг, лишь бы увидеть свет в конце тоннеля. Понимая, что бесконечно жить в отеле и заниматься ничегонеделаньем не смогу, я начала подумывать о том, чтобы улететь в Москву и снова вернуться на работу. Благо я рассталась со своим начальством по-доброму, и Игорь Валентинович обещал в любой момент взять меня обратно.

Но вернуться в Москву означало признать свое поражение и тем самым дать окружающим повод поглумиться надо мной. Возвращение домой вызовет ехидную радость, причем с каждым днем она будет расти в геометрической прогрессии. Чем больше была зависть после моего отъезда в Италию, тем больше будет радость после моего пораженческого возвращения.

Это качество свойственно человеческой натуре: радоваться, когда твоему соседу плохо, когда его преследуют неудачи и поражения. И чем выше ты взлетишь, а затем ниже и больнее упадешь, тем больше будет злорадство «ближнего твоего». Я замечала эту черту характера у, казалось бы, самых милых и добрых людей. Конечно, ни один из них открыто это не показывает, а тем более об этом не говорит, но все ясно и без слов, когда у человека в глазах появляется лихорадочный блеск, а любопытство вынуждает задавать сотни не касающихся его вопросов. И все для того, чтобы разузнать подробности чьего-то фиаско и успокоить себя мыслью, что у других хуже, чем у тебя. Что уж говорить, если я не раз сама за собой замечала эту низкую черту. Чужие беды меня успокаивали, доказывая, что не все в моей жизни плохо.

Мысль о том, чтобы вернуться к Антону, меня даже не посещала, несмотря на то что я продолжала за него волноваться. Было четкое убеждение в том, что он должен первым сделать шаг к примирению. А уж если я себя в чем-то убедила, то сбить с толку меня невозможно.

Кроме того, полюбив Антона, я сделала его для себя героем, наделила всевозможными благородными качествами, и вдруг за короткое время все мои представления о нем начали претерпевать изменения. Однако я все равно до конца не могла поверить, что он изменился по отношению ко мне, что его прекрасные черты характера были иллюзией, и слова Фаины это подтверждали. Поэтому в душе я продолжала ждать и надеяться на наше примирение.

В очередной раз сидя вечером в одиночестве на веранде лобби-бара, так как Нонна с Сергеем поехали на встречу с каким-то известным гуру, который был в Дубае проездом, я размышляла, не настал ли срок положить конец моим мытарствам. Пора было возвращаться к реальной жизни. Я еще раз убедилась, что от себя не убежишь. Можно уехать на другой край земли, улететь на другую планету, но твои проблемы останутся с тобой, и никто за тебя их не решит.

Я тяжело вздохнула и, опустив глаза, трубочкой помешала свою «маргариту».

— Почему вздыхаешь?

От неожиданности я чуть не выронила бокал из рук. Передо мной сидел Антон.

Мы долго молча смотрели друг другу в глаза, пытаясь найти в них ответы на свои молчаливые вопросы. Антон сидел передо мной такой родной, любимый, близкий и одновременно — чужой. Что-то в его взгляде меня настораживало, останавливало от того, чтобы броситься ему на шею и сказать, как мне было без него плохо и одиноко. Он не смотрел на меня, он меня сканировал, сверлил своими проницательными голубыми глазами, от чего мне стало неуютно, и я поежилась, словно от холода.

Несмотря на то что молчание затянулось и становилось невыносимым, я не решалась нарушить тишину.

— Так чего же ты вздыхаешь? — повторил Антон свой вопрос.

Говорить правду, то есть признаться в том, что вздыхаю, потому что скучаю по нему, мне не позволяла гордость, поэтому я пожала плечами и безразлично заявила:

— Просто устала.

— Так много дел? — язвительно спросил Антон, приподняв в недоумении бровь.

Его тон мне не понравился, я вся ощетинилась и приготовилась защищаться. Только сейчас, после того как эйфория от неожиданной встречи отступила, я увидела, что Антон мрачен и зол и вовсе не собирается на коленях умолять меня вернуться. Небритый и взъерошенный, с опухшим лицом и глазами, налитыми кровью, словно он не спал много дней подряд, Антон смерил меня взглядом, и в нем я не увидела ни капли любви, только холод. Я поняла, что радостной встречи не будет, но виду, что расстроена этим обстоятельством, не подала. Наоборот, приосанилась и постаралась придать себе как можно более безразличный и высокомерный вид.