Роман говорил, что вернется к Рождеству. Он спросит, как дела с «Историей Элен». Я продвигаюсь… Страницы тетради заполняются, как бутылка. Я понятия не имею, что он о ней знает. Что рассказала и не рассказала ему мать.

ЩЕЛК. Старски уходит. Я слышу, как он запирает двери на ключ. Гасит свет на лестнице. Темно. Холодно. Я не смею шевельнуться. Не двигаюсь. Дышу на руки и дую в вырез свитера, чтобы согреться.

Хатч еще может вернуться.

Когда я наконец решаюсь, снова звонит телефон. Я вздрагиваю, стукаюсь головой, фонарик падает, и батарейки раскатываются в разные стороны. Хорошо, что смартфон при мне и я смогу подобрать все это хозяйство.

Спускаюсь по лестнице, подсвечивая себе фонариком. Яркость я уменьшила до минимума, чтобы никто не заметил с улицы. Ноги подгибаются от страха, и писать ужасно хочется. Я ничего не вижу на расстоянии тридцати сантиметров и, возвращаясь в кабинет Старски, каждую секунду рискую упасть. В помещении воняет окурками и спиртным, хотя на столе нет ни пепельницы, ни бутылки.

Помещение архива находится вне владений Старски и Хатча. Оно заперто на ключ, и я спрашиваю себя: «Интересно, это сделали настоящие жандармы, когда уходили, или у Старски и Хатча все еще имеется ключ?»

Я должна его отыскать, кровь из носу! Вокруг тьма-тьмущая, фонарик ни фига не освещает. Тишина наводит на меня ужас, и я вдруг начинаю думать об отце. Не как о близнеце близнеца, о лице на фотографии в рамке на буфете, о происшествии или украшенной цветами могиле. Нет. Я начинаю думать о нем, как думают о человеке, убившемся на дороге одним воскресным утром в возрасте сорока лет, оставив сиротой маленькую девочку, которая боялась мусоропровода и вынуждена была расти с бабушкой и дедушкой. Не уверена, что те, у кого есть отец, осознают, как им повезло.

Где эти проклятые ключи?

Луч фонарика освещает высокий шкаф с раздвижной дверью. Нахожу ключ в коробке со скрепками. Не тот.

Это что еще за шум?

Кто-то открыл дверь. Главную входную. Я прячусь за столом Старски и слышу шепот, но свет никто не зажигает. В кабинет входят два человека. От них пахнет зимой, ночью и тайной – как и от меня.

Я съеживаюсь, чтобы стать невидимкой. Все пропало! Я пропала! Меня арестуют. Напечатают мою фотографию в газете. Фамилию Неж вываляют в грязи. Бабуля с дедулей сгорят со стыда.

– Мне холодно, – говорит женщина.

Мужчина обещает немедленно ее согреть. Это Хатч. Я узнаю его гнусавый голос. Парочка целуется, сопит. Она вскрикивает, как цесарка, потом они дружно разряжаются, лежа на полу и так и не включив свет. Любовники совсем рядом со мной – могу протянуть руку и коснуться одного из них. Хоть плачь, хоть смейся… Если меня заметят, не только задержат, но и убьют, чтобы не проговорилась. Закрываю глаза, затыкаю уши. Пытаюсь не дышать.

Все происходит быстро, видимо, Хатч из скорострелов. Они торопливо одеваются. Она говорит:

– Мне пора, он будет недоволен.

– Когда увидимся, кузнечик?

– Я позвоню.

– В следующий раз надену на тебя наручники.

– Я тороплюсь.

– Может, сейчас?

«Вот черт, они что, решили продолжить игрища?! Слава богу, тетка отвечает, что ей и правда пора». Парочка уходит.

Десять минут тишины в темноте. Я никогда в жизни не курила, но сейчас мне ох как пригодилась бы пачка сигарет. Зажигаю фонарик и вижу ключи, висящие на гвоздике под столом Старски. Не заметишь, если не встанешь на четвереньки…

– Отче наш, Который на небесах! Пусть святится имя Твое и придет Царствие Твое; пусть будет воля Твоя и на земле, как на небе! И, Господи, прошу Тебя, пусть это будут те ключи.

Северный полюс. В морозильной камере, стоящей в «Гортензиях», теплее, чем в этой комнате. Луч моего фонарика освещает штук пятьдесят архивных коробок, пыльную униформу, два железных чемодана, пустые бутылки, книги и кипу объявлений. Пахнет сыростью. Под ногами я как будто чувствую землю, как в погребе.

Коробки стоят не в алфавитном порядке, а по годам. С 1953-го по 2003-й. Записано все: несчастные случаи на охоте, пожары, самоубийства, исчезновения, утопления, покушения на убийство, ограбления, кражи велосипедов, бегство виновного в ДТП с места преступления, наводнения, саботаж, бытовые ссоры, незаконные проникновения в жилища, словесные оскорбления. Все. Не думала, что в такой маленькой деревне, как наша, столько всего происходит.

С годами содержимого в коробках становилось все меньше – как и народу в деревне. Особенно после закрытия в 2000-м текстильного завода.

Я беру коробку за 1996-й, год аварии, открываю ее. Внутри лежат три протокола об угонах автомобилей. И это:

6 октября 1996 года, в 09:40 утра, в бригаду позвонил месье Пьер Леже, проживающий в Милли, на Клерменской дороге. Он сообщил, что на шоссе 217 машина врезалась в дерево.

Мы немедленно выехали на место происшествия.

По прибытии, около 10 часов утра, мы застали Пьера Леже и пожарную бригаду, которая опередила нас на двадцать минут.

Разбившаяся машина, черная «Клио» марки «Рено», номерной знак 2408 ZM 69, серьезно пострадала при столкновении.

В 10:30 спасатели начали срезать крышу автомобиля, чтобы вытащить из салона четыре безжизненных тела.

Мсье Пьер Леже, единственный очевидец аварии, кратко изложил нам факты: транспортное средство на очень большой скорости после нескольких зигзагов по прямой съехало с дороги и врезалось в дерево на полном ходу.

Мсье Пьер Леже немедленно вызвал спасателей с мобильного телефона, и они приехали примерно через десять минут.

Пока спасатели занимались телами, мы сделали запрос в Центральную картотеку, чтобы установить владельца машины.

В 12:00 нам стало известно, что она зарегистрирована на Алена и Кристиана Неж, проживающих в Лионе (69).

В 12:30 к нам присоединились сотрудники бригады розыска. Жандарм Клод Мужен сделал снимки салона автомобиля и окрестностей.

В 12:45 четыре тела – двоих мужчин и двух женщин – со следами смертельных увечий были доставлены в морг больницы Пуансон в Маконе (71), где судмедэксперт Бернар Делатр засвидетельствовал их смерть.

Следы колес: мсье Пьер Леже сообщил, что машина съехала с дороги неожиданно, на асфальте мы обнаружили смазанные следы шин, которые, видимо, под действием сильного ускорения заскользили на месте. Были сфотографированы самые отчетливые следы в наиболее заметных местах (Фото № 13).

Мы опросили людей, живущих поблизости, которые, возможно, проснулись от шума, вызванного аварией, и могли увидеть что-то еще.

В 14:00, вернувшись в бригаду, мы устно доложили командиру роты и командиру бригады о