— Из-за тебя, почтарь, нам придется убить сразу двух лошадей, — сказал Хотен вслух.

— Их смерти не будут напрасными, — искренне ответил Олег. — А так у нас точно есть шанс.

— Хорошо, — кивнул сотник. — Идем к лошадям… Я сам их…

Он махнул рукой, не договорив, но все его прекрасно поняли. В том числе Настя, которая слышала о способах ускорить скакунов, но не думала, что это делается при помощи отвара волчьих ягод и заканчивается смертью животных. И Хотен сейчас собственноручно подписал лошадям приговор, после чего сам же пошел приводить его в исполнение. Не простой выбор, но единственно возможный для того, кто полжизни провел в степи, когда его жизнь зависела от верности четвероногого товарища…

Олег, Богша, Настя и Рум’Сабан молча двинулись следом за Хотеном.

— Освобожденных пленников отвезите в ближайшую деревню! — зычным голосом отдал сотник приказ замершим в ожидании воинам. — Старика вместе с ними! И этого тоже… Отдайте его лекарю или знатке.

С этими словами он указал на по-прежнему лежавшего на земле Третьяка. Тот свернулся калачиком и мерно посапывал.

«Видимо, Навь отняла все силы, — понял Олег. — Что, впрочем, неудивительно при таких-то обстоятельствах».

— Спасибо тебе еще раз, ученик, — Богша тем временем повернулся к нему и по-отечески обхватил плечи. — Найди этого колдуна или кем бы он там ни был. Будь осторожен и береги боярышню Анастасию.

Он посмотрел на молодую ведунью и улыбнулся, а потом пошел к приготовленному специально для него скакуну, к которому его звал один из дружинников.

— В общем, ты меня понял, Рум’Сабан, — повернулся Олег к злыдню. — Собирай своих ребят, и наводите порядок в лесу. Слово ты дал, так что сбежать раньше времени у вас не получится. Вот и поработайте хорошо, а то ты меня уже знаешь — будете халтурить, не приму у вас работу.

— Я понял, Олег, — злыдень скрежетнул зубами, но больше никак не выказал свое недовольство.

Продолжая что-то бурчать, он вприпрыжку засеменил к скоплению своих сородичей, ожидавших его все это время. И в этот момент Храбр подвел к ним двух прекрасных гнедых коней. Настино сердце сжалось, когда она заглянула в глаза этим скакунам, но девочка тут же отогнала от себя тревожные мысли. С этим ничего нельзя поделать, а раз так, то зачем понапрасну убиваться? Разве что только чтобы не зачерстветь.

— Держи, Дерзкий, — Хотен погладил коня по гриве и вывалил в доверчиво раскрытый рот красновато-бурую жижу из кожаного бурдюка. — А вот это тебе, Резкий.

Сотник повернулся к другому коню и проделал те же манипуляции. Вид у него при этом был мрачнее тучи.

— Время, — тихо, но в то же самое время твердо напомнил Олег, и Хотен кивнул.

— Можно отправляться, — буркнул он.

— А ведь нам еще Ель повидать… — неожиданно вспомнила маленькая ведунья.

— Уже после возвращения из Торжка, — улыбнувшись, пожал плечами Олег, но в глазах его при этом не было ни тени этой притворной улыбки. — Мы передали через Миклушу свои извинения, она подождет.

Почтарь ловко запрыгнул в седло и протянул девочке руку, чтобы помочь забраться на высокую спину коня.

— Только держись крепче, — строго сказал он. — Скорость будет большая, это не тот случай, когда мы с тобой скакали до Дальних Выселок.

Настя молча кивнула, хотя понимала, что Олег спиной не может это увидеть. И тогда Хотен, а затем и почтарь пришпорили одновременно своих коней, а девочку мгновенно замутило.

По бокам скакали деревья вперемежку с кустами и высокой травой, стук копыт перешел в непрерывную дробь, а ветер хлестал в лицо, обтекая могучую спину Олега. Девочка поняла, что ее укачало за считанные секунды так, как до этого не укачивало за все путешествие от столицы до Приграничья. В итоге следующие полчаса Настя только и делала, что боролась с мельтешением деревьев в глазах да взбунтовавшимся желудком.

А потом произошло то, чем обычно и заканчиваются любые испытания — она привыкла.

— А это же круто! — перестав скрючиваться за спиной Олега, Настя выпрямилась во весь рост и широко улыбнулась бьющему ее в лицо ветру.

— Круто, круто, — усмехнулся в ответ почтарь. — Только так громко не радуйся. Нечего бередить нашему сотнику его раны. Лошади — это, конечно, не люди, но их смерть, даже ради дела, тоже непросто пережить.

Настя тут же смутилась и дальше ехала уже молча, пока впереди не показались высокие деревянные стены. Вообще, сейчас так больше уже не строили, но Торжок — город с историей, вот и сохранили его древний облик, доставшийся первому пограничному форпосту еще во время Рюрика. Некоторые жители, правда, бурчали, что не хотят смотреть на подобное уродство, но другие, наоборот, радовались, что страна хранит память об их малой родине. И что когда-нибудь, как это было с ними самими в детстве, они посадят на плечи своих сынов и дочерей и поведут к границе старого кремля показывать первое бревно, заложенное еще самим первым князем…

— Куда дальше? — когда до стен оставалось уже меньше ста метров, Хотен замедлился и повернулся к Олегу.

В этот момент его конь, уже начавший терять силы от долгой скачки и координацию от захватившего его тело зелья, споткнулся. Его длинные ноги подломились, тело рухнуло вниз, подгребая под себя сотника, словно не желая расставаться со своим человеком даже в последний миг… Но Хотен был быстр — он ловко выскочил из седла и даже успел в последний момент придержать голову своего боевого товарища. Он держал коня, пока его тело сотрясали конвульсии, а из пасти текла белая как будто почти сухая пена…

— Прощай, Дерзкий, — конь замер, и Хотен медленно провел ладонью, закрывая ему глаза. — Спасибо за все те четыре раза, что ты спасал мне жизнь.

Сотник замолчал, а Настя неожиданно осознала одну простую вещь. Хотен мог взять на убой любого из коней своих подчинённых, но не стал просить никого отдать своего боевого товарища вместо себя. Он принял решение как настоящий командир и теперь расплачивался за это…

Настя несколько секунд глядела, как Хотен смотрит будто бы в пустоту, а потом не выдержала и, спрыгнув на землю с их с Олегом лошади, подбежала к нему и обняла.

— Что? — сотник аж вздрогнул от неожиданности.

— Девчачья терапия, — глубокомысленно хмыкнул спешившийся рядом с ними почтарь. — Терпи. Я вот уже больше недели терплю, и вроде бы жив.