Вода чуть слышно шелестит вдоль борта, сейнерок торопится, бежит в район лова. Ночь нахлобучивает на море чёрный, усыпанный холодными бенгальскими искрами колпак. Но море дышит теплом, рыбным, водорослевым запахом. И так хорошо стоять одной на затемнённой корме, смотреть, как в тугую косу, растущую от винта, вплетаются звёздные нити, и всей грудью вбирать воздух океана и неба.

Прожектор с верхнего мостика медленно шарит по воде, и видно порой, как в ярко-голубых полосах серебряными искрами прыгает резвая сайра. Двигатель замолкает, включаются яркие люстры, висящие по бортам над водой, и судно какое-то время бесшумно скользит по инерции, являя собой то ли огненноглазое-огненнорукое чудище морское, то ли невиданный солнечный цветок. И этих ярких цветов сейчас – полное море, оглянись вокруг, в иных местах они образуют целые созвездия, а за горизонтом светятся бледно-лимонным заревом.

Как ни описывай лов «ночной жемчужины» (так назвали сайру поэты), вряд ли удастся донести впечатление всей феерии лова до тех, кому не посчастливилось увидеть это собственными глазами. Светка не раз слышала восторженные рассказы девчат, побывавших на лове, но в их рассказах было больше ахов, охов и загадочных вздохов, чем слов. А один из рыбаков, ещё в прошлую путину приходивший к ним в барак, пытался однажды рассказывать так: «Это… ну, как вам объяснить?.. Короче, это… красота! Вот приходите на лов к нам, вот там – да!..»

Светка нашла самое удобное место, где никому не мешала, – на верхнем мостике, а видно было всё прекрасно. Вот сейнер остановился и потихоньку выключил люстры правого борта. Под люстрами левого борта ярко плещется ртуть, серебряными иголками выскакивает изредка сайра. Вглядевшись, Светка увидела, что в зелёно-голубой глубине, которую под слепящей ртутной поверхностью не сразу и различишь, ходит рыба – стрелами мелькают узкие зеленоватые спинки, проблёскивая на виражах серебряными лезвиями боков. На сдачу, на комбинат, сайру привозят уже в ящиках со льдом, поэтому, отработав на острове даже десять путин, можно так и не увидеть этой живой, стремительной, весёлой рыбки в её родной стихии.

Светка не отрывала глаз от тайной жизни моря, вдруг ставшей зримой и такой увлекающей. Сайра похожа на узкий стилет, который кавказские красавицы из легенд прячут на груди, чтобы мстить коварным обольстителям. Вот и представьте, как тысячи легендарных стилетов оживают и мечут молнии в ярком свете люстр. Проходит час, другой. Их становится всё больше. А в это время рыбаки опускают в воду с правого борта ловушку – прямоугольную сеть, одна сторона которой остаётся на борту, а вторая, прикреплённая к «сигаре», толстой бамбуковой связке, отодвигается параллельно и подальше от борта с помощью длинной-предлинной палки-выстрела. Теперь огни люстр начинают как бы перебегать с левого борта на правый: на носу одна загорится, на корме слева одна погаснет. И так, медленно смещаясь вправо, коварная цепочка гипнотизирующих огней переманивает сайру на другой борт. На это уходит не больше получаса. С левого борта уже абсолютно темно, а у правого, в слепящих огнях, кишмя кишит рыба. Вдруг разом гаснет на судне весь свет. Что это – авария? Эх!.. Но едва Светка успевает округлить глаза, как вспыхивает на месте погасших люстр красное пламя. В это мгновение, будто ударил кто в литавры, вскипает алое море. Высочайший накал праздника жизни. Или пляска смерти, безумия? Окровавленные стилеты всех легенд тысячелетий мечутся в алом пламени, стремясь ввысь, выше других, выше, к красному сердцу огня…

Всего несколько мгновений длится этот немыслимый праздник, кипение огненно-алого моря. В считанные эти секунды рыбаки успели поднять ловушку на поверхность. И вот уже над палубой вспыхивает гирлянда белых ламп, красный огонь погас. Всё! Свершилось. «Ночная жемчужина» в плену.

Светка долго не может прийти в себя: в ушах – звон, перед глазами – кумач, в мыслях – смятение.

Рыбаки сноровисто выбирают улов, один за другим наполняя трепетным серебром плоские ящики. Быстро и без суеты. Каждый словно старается поскорей покончить с прозой, скрыть её от глаз постороннего. Каждый чётко выполняет свою работу: один подаёт пустые ящики, второй наполняет их рыбой, третий пересыпает льдом, четвёртый кладёт ящики на строп, пятый майнает, т. е. опускает их лебёдкой в трюм, где на штабелёвке работают другие, невидимые сверху члены команды. Всё это напоминает работу бесшумного, отлаженного механизма с надёжной кинематикой.

Тем временем с левого борта опять загораются люстры, и под расплавленным серебром поверхности уже собирается стаями рыба.

Всю ночь Светка простояла на верхнем мостике, под звёздами, которых не замечала, всю бесконечную, немного напомнившую варфоломеевскую, но всё же очень счастливую ночь первого настоящего свидания с рыбачьим морем. У каждого бывает первое свидание. Это всегда событие в жизни, не важно, станет или нет оно началом большой любви.

Потом, на берегу, когда её спрашивали, видела ли она сайровый лов, Светка лишь молча кивала в ответ, тихо расцветала невольной улыбкой, яснела лицом, и глаза её вот тогда-то впервые стали искриться и звать куда-то. Куда?..

Дальше жизнь не могла оставаться неизменной. С окончанием путины Светка уволилась, сходила на Край Света попрощаться, поплакала на склоне сопки в Долине Лошадей и с последним пассажирским теплоходом уехала на материк.

В Книгу Гиннесса

Лето. Южные Курилы. Сайровый промысел у берегов Шикотана, самого южного из больших Курил. На острове и вокру-у-у-г – белые чайки, то есть и натуральные птицы, конечно, и чирикающие «птички» в белых косынках, работающие на конвейере, на укладке сайры в баночки. Здесь целых два рыбозавода, тысячи сезонниц, «вербота», привезённая со всех волостей Советского Союза. Наобещали вербовщики им золотые горы, а тут – самые обычные береговые заработки, плюс экзотические болячки вроде сайрового дерматита. Зато вокруг острова бороздят море рыбаки – «чёрная сотня», как называют РСы, рыболовные сейнера, чьи борта в большинстве действительно крашены чернью. Ночами, рассиявшись люстрами, подманивают они «ночную жемчужину» сайру и окучивают её ловушками. Ну а днём, сдавая улов на рыбозаводы и распуская павлиньи хвосты, «черносотенцы» то же самое проделывают с девчатами. Охмурив «чаек», морские джигиты (ясно, не в полном составе, а строго по очереди), шлёпая тяжёлыми резиновыми ботфортами, сходят на берег и остаются ночевать в заводских бараках. Но это не страшно и не в тему. А вот отход сейнеров вечером на промысел – о, это целая драма-поэма…

«Чёрная сотня» гроздьями, по десять-пятнадцать корпусов лагом, то есть борт к борту, облепит пирсы и, затаившись, ждёт погранцов. И вот наряд – сержант налегке и два-три солдата с «калашами» через плечо – медленно, вальяжно шествуют на пирс и оформляют отход судов на промысел, методично перешагивая с одного невысокого борта на другой. Япония же рядом. Заграница ж! Так что оформление отхода – акт сурьёзный, требующий от зелёных фуражек бдительности и ещё раз её же. И, как в песне поётся, «наши пограничники с нашим капитаном», ну пусть сержантом, бдят железно… Почти на каждом рээсике они вылавливают по одному, а то и по два и даже по три натуральных нарушителя границы!