– Я для тебя временная по умолчанию? – хмурясь, спрашиваю его.

– Нет, – качает Кирилл головой. – В этом вся и проблема, что нет. И я не знаю, что делать с этим.

– Я не понимаю, – теперь качаю головой я.

– Это все очень сложно, Ясь. Мне… Мне нужно все обдумать. Одному. Наверное, лучше мне сейчас уйти.

Я растерянно наблюдаю, как он топчется на месте, а потом быстро идет в предбанник. Накидывает куртку, засовывая ноги в ботинки. Холодный воздух тянется в дом, кожа тут же покрывается мурашками. Я молча стою, обхватив себя руками за плечи и смотрю, как Кирилл одевается.

– Прости, – произносит он. – Прости.

И развернувшись, уходит. Закрывается входная дверь, а я продолжаю стоять, не чувствуя холодного воздуха.

Что это значит? Что это, черт возьми, значит?! Все было так хорошо, и один даже не до конца откровенный разговор стал трещиной, которая моментально разрослась и разделила нас с Кириллом.

Он просто сбежал! Просто сбежал! После того, как все это время в отношении меня проявлял такую хладнокровность в действиях, находил правильные слова, действовал идеально.

Я медленно подхожу к двери, закрываю ее и присаживаюсь на край кухонного уголка.

Я его напугала. Конечно, напугала. Он ведь еще пацан. Ему всего двадцать пять, а я как будто забываю об этом. Он может сколько угодно проявлять благоразумность, но это не значит, что в какой-то момент (любой!) он просто не даст задний ход, не вдаваясь в объяснения.

У него в крови юношеский максимализм: брать, так все сразу. Бросать, так сжигая мосты дотла. Глупо было говорить с ним о любви, рассказывать о том, что у меня на сердце. Требовать, пусть и в мягкой форме, каких-то гарантий. Какие могут быть гарантии, когда он сам болтается по жизни, толком не определившись, чего хочет?

Я вскакиваю, не зная, зачем. Хочу что-то сделать, но нужное решение не приходит в голову. К нему я не пойду. Он ясно дал понять, что хочет побыть один. И я умею понимать с первого раза. Особенно когда говорят в такой форме.

Дохожу до гостиной и падаю в биг-бег, вытягиваю ноги, закрывая глаза. Ладно, ничего страшного не случилось. Мы всего лишь пару раз занимались сексом. А потом он сбежал, поняв, что взрослая тетка хочет чего-то серьезного.

Боже. Я не могу принять эту точку зрения, хотя она и появилась в моей голове. С другой стороны, он вполне имеет право испугаться, почему нет? Одно дело переглядывания и разговоры, совсем другое – отношения. Но он ведь этого хотел, сам предлагал!

Некоторое время я лежу, ни о чем не думая. Звенящая пустота наконец сменяется новой мыслью: он испугался, но это нормально. Он считал, что влюбиться можно только раз, так он сказал. А вышло, что нет.

Та девушка, с которой у него были долгие отношения – это и есть его первая любовь? И множество девушек потом – лишь доказательство того, что настоящая любовь случается лишь однажды?

Я открываю глаза, сумерки успели вторгнуться в комнату, затопить углы темным, притупить краски.

Значит ли это, что его слова можно расценить как путаное, но все же признание в любви?

Смотрю через окно своей комнаты на желтый квадрат света в доме напротив. Жалюзи подняты, но ни тени, ни силуета не проскальзывает. Уже за полночь, а я никак не лягу, брожу по дому, не зная, чем себя занять. Единственная попытка уснуть обернулась крахом сразу же.

Вздохнув, гашу свет и предпринимаю новую. Подушка еда ощутимо пахнет Кириллом, я смотрю в темный потолок. В общем-то я была права, когда думала, сидя на снегу, что моя жизнь – полная лажа.

Очень быстро в голове начинает зудеть, я тру лицо, пытаясь отвлечься на что-то другое, но на ум ничего не приходит, и пустоту снова заполняют те же самые мысли.

Вибрация на телефоне кажется почти спасением. Начало второго, на экране светится сообщение от Кирилла:

“Спишь?”

Я поневоле усмехаюсь. Да уж, самый подходящий вопрос в нашей ситуации. Но надо же с чего-то начинать, так ведь?

“Нет”, – отвечаю, помедлив. Сообщение прочитывается сразу, телефон в руках вибрирует, на экране светится имя. Я выдыхаю, прикрыв глаза, снимаю трубку. Пара секунд молчания, потом слышу:

– Привет.

Улыбаюсь, качая головой. Все-таки его манера вести диалог не может не вызывать эмоций.

– Привет.

– Знаешь, я сказал, что не хочу делать тебе больно, и тут же сделал. Прости.

– Даже не знаю, что ответить на это.

– Тут нечего говорить, Ясь. Я такой человек. Всем, кто рядом со мной, так или иначе я причиняю боль. Но меньше всего я хочу причинять ее тебе.

– Что произошло у тебя в прошлом, Кирилл? – не удерживаюсь я от вопроса. Он молчит, дышит в трубку так громко, что телефонный динамик начинает немного шипеть. – Ладно, не хочешь говорить, не надо. Просто… Нужно уметь отпускать прошлое. Я знаю, что это трудно, больно, что тянет туда, я тоже прошла через это… Но если не сделать шаг вперед, так и останешься там. И вся беда в том, что там нет жизни. Там вообще ничего нет, кроме обрывков твоей памяти, которая раз за разом фильтрует их так, чтобы боль не проходила.

– Я знаю, Ясь, знаю. Все несколько сложнее. Мне нужно время, – снова повторяет он, я отвечаю:

– Ты уже сказал. Я от тебя ничего не прошу, Кирилл. Просто хотела быть честна с тобой.

– Я знаю. Я… Я попросил время, но я, кажется, не могу без тебя. Я весь дом истоптал за эти несколько часов. Несколько раз выходил и возвращался.

Я жмурюсь, не зная, что сказать. Эти слова растекаются в груди сладкой истомой, подавляя чувство тревоги. Я не к месту думаю о том, что мне никто никогда не говорил таких слов.

С Матвеем у нас все получилось как-то само собой, мы общались, дружили, и решение встречаться казалось совершенно логичным исходом. Никто не удивился нашим отношениям. Это было правильно. Как и съехаться после окончания института, зарегистрировать брак.

Это не был вихрь чувств, эмоций, скорее, взвешенные решения двух довольно-таки прагматичных людей. Мы подходили друг другу, так говорили все вокруг, так казалось и нам. Возможно, не было страсти, но в конечном итоге мы оба посчитали, что взаимное уважение и забота – куда более важные основы фундамента для построения семья.

Мы любили друг друга тихой, нежной любовью, на грани братской. Мы понимали друг друга, дополняли друг друга, были жизнью друг друга. Но этого оказалось недостаточно.

Впоследствии, когда длинными ночами я размышляла о случившемся, я думала, не было ли отчасти это причиной того, что Матвей меня бросил. Что в любви есть что-то большее, чем все то, что было у нас. То, что помогает двум людям оставаться вместе не только в радости, но и в горе. То, что спасает от отчаянья, когда ты уже летишь в бездну.