Художник с женой выпили коньяка, который закусили солеными огурчиками, принесенными Натой из кухни. Громко хрумкая огурцом, Виктор сказал:

— Лучшая закуска под коньяк. Все эти лимоны и шоколад не идут ни в какое сравнение.

И снова захрустел огурцом. А вот ребятам коньяка не налили, им пришлось удовольствоваться домашним квасом. Впрочем, и квас был очень неплох, с газиками, а если выпить его целый литр, то можно было ощутить даже какое-то чувство, похожее на легкое опьянение. И огурцов им тоже не пожалели. Положили в глубокую миску не меньше килограмма.

Под огурчики оголодавший Вован влил в себя целый кувшин кваса, Костян тоже от него не отставал. И к тому времени когда художник с женой заявили, что их не держат ноги, и упали в кресла, ребята тоже почувствовали себя вполне сносно. В животе булькало, в горле лопались пузырики, а во рту был замечательный вкус укропа и огурца.

Когда к Виктору вернулась обычная манера разговора, он в первую очередь снова поблагодарил друзей.

— Спасибо, что подтвердили мое алиби. Если бы не ваша стойкость, замели бы они меня. И хорошо, если меня одного.

— С чего им вообще пришло в голову заподозрить вас?

— Кто-то же нужен для отчетности. Антон Степанович — наш следователь, как я понял, человек предусмотрительный. Лучше кого-то задержать, а потом выпустить, чем оказаться вообще без подозреваемого. Как увидел меня в хирургии да услышал, что я был рядом с потерпевшим в момент выстрела, так и сделал на меня стойку. Одно слово, легавый.

— Витя, что ты болтаешь, — перебила его Ната.

— А что? Неспроста же их так называют.

— Милый, помолчи. Ты и так много сегодня пережил.

— Еще бы! Меня чуть не ухлопали!

И смачно выругавшись, Виктор схватил коньячную бутылку и сделал прямо из горла несколько больших глотков. Закончив пить, он уставился на жену и двоих друзей. Вид его был такой чудной, что все трое отчего-то задрожали. И оказалось, что не напрасно.

— Сегодняшняя пуля предназначалась мне!

Ната ахнула.

— Витя, что ты говоришь!

— Да! Стрелок целился в меня!

Друзья тоже были удивлены этим заявлением своего старшего друга.

— Стреляли в Евгения Васильевича.

— Стреляли в меня, — упрямо возразил художник. — Стреляли в меня, а попали в него! Промазали!

— Но…

— Какие основания у меня так думать?

— Да.

— Есть основания.

И Виктор сделал еще два глотка. Его жене это не понравилось, она встала, отняла у него бутылку, которая и так была уже почти пустой, и твердо произнесла:

— Витя, мне это все не нравится! Быстро объяснись! Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что стреляли в тебя? Кто в тебя стрелял? И зачем?

— Я не знаю, — покачал головой Виктор. — Только это уже не первый раз.

— Что не в первый раз?

— Стреляли.

— В тебя стреляли и раньше? — нахмурилась Ната.

— Да. Два раза.

Ната побледнела.

— Ты мне не рассказывал!

— Не хотел тебя волновать.

— Когда это случилось? И где?

— На охоте. Это было на охоте. Оба раза я был в лесу один, свидетелей не было. И если честно, то первый раз я вообще счел, что это недоразумение. Бывает, что неопытный охотник палит наугад, не думая, что за кустом может притаиться вовсе не лось или кабан, что там может прятаться другой охотник.

— Значит, в тебя стреляли, и ты решил, что это случайность? И конечно, не подумал сообщить об этом куда следует?

Голос Наты не предвещал ее мужу ничего хорошего.

Но Виктор упрямо продолжал каяться:

— Да. Первый раз в меня стреляли на майских праздниках.

— На этих?

— Да. А второй раз в меня палили в конце мая, числах так уже в двадцатых.

— Ты даже не помнишь, когда именно!

— Оба раза промазали. Хотя после второго раза у меня зародились кое-какие подозрения. Я понимал, что случайностью вторую попытку объяснить нельзя. Ведь после первого выстрела, под который я едва не угодил, я стал надевать в лес очень приметную и яркую одежду.

— Да. Красная куртка, желтая кепка и ярко-зеленые брюки. Я дразнила тебя светофором, а ты, значит, пытался уберечься.

— Спутать меня с животным теперь не мог бы и слепой. А значит, второй раз стреляли в меня, и стреляли прицельно. И сегодняшний случай — это третий в общей цепи.

Сейчас было начало июня. И получалось, что между покушениями на жизнь Виктора всякий раз проходило около двух недель.

— Я не понимаю, — растерянно произнесла Ната. — Почему ты раньше мне об этом не рассказывал?

— А что бы это изменило? Ты могла мне помочь?

— Нет, но я хоть была бы в курсе.

— И волновалась бы, и ночей не спала, и накручивала себя. Нет уж, знаю я эти ваши женские штуки. Напридумывала бы себе всякого.

— Витя, я тебе поражаюсь! Тебя могли убить!

— Пока что я жив.

— Чудом! И вместо тебя пострадал другой человек.

— Трудненько будет убедить нашего Антона Степановича, что покушались на меня. Но я уверен, что неизвестный стрелок собирался всадить пулю в меня. Евгений Васильевич попал на линию огня случайно.

— Но как получилось, что вы так удачно отошли в сторону?

— Я случайно вспомнил, что не отдал Евгению Васильевичу ножны, которые он просил меня поправить. Пошел за ними, и вдруг выстрел, крик. Евгений Васильевич падает. Я заметил, пуля вошла в него в том месте, где была моя голова. Это стреляли в меня. И стрелок тот же. И оружие то же.

— Как вы поняли?

— Узнал звук. Запомнил его по прежним двум случаям.

— Разве выстрелы можно отличить?

— Конечно. Разное оружие звучит по-разному. И знаете, что я вам скажу? Та пуля, которой пытались завалить меня, с ней все очень непросто. Хотите знать что?

Еще бы друзья не хотели. Очень хотели. И Ната тоже хотела.

— Так вот, когда первый раз в меня выстрелили, я был еще непуганый, не знал, что нужно бояться, бежать и прятаться. Я решил найти пулю, которая засела в дереве.

— Боже! — ахнула Ната. — Ты безумец!

— Мне повезло, Рой спугнул своим лаем стрелявшего. Других выстрелов не последовало, иначе я бы здесь с вами не беседовал. Пока я ковырялся, то представлял собой легкую мишень. Но я не поленился и нашел выпущенную в меня пулю.

— Зачем она вам понадобилась?