— Верно, — кивнул он. — Не позволила бы.

— Но почему ты не объяснил всего этого мистеру и миссис Уинтерс? Они уверены, что это ты.

Томас пожал плечами.

— Мелисса, очевидно, побоялась сказать родителям правду, поэтому и наговорила на меня. Поскольку я глава семьи, то и несу ответственность за брата, и он это знает. Уильям ошибся. Я исправил эту ошибку. Надеюсь, впредь и он, и Мелисса будут умнее.

— А отец говорит, что каждый обязан сам отвечать за свои ошибки.

— Возможно, но дело уже сделано, и ничего изменить нельзя. Могу сказать только, что посадил Уильяма на куда более короткий поводок.

— Ему следовало жениться на ней.

— Он отказался. Впрочем, я достаточно ясно дал понять, что, если ребенок выживет, Уильяму придется признать его, иначе от меня он больше не получит ни пенни. Он согласился.

— Ну, это уже что-то. Прости, Томас, но я вряд ли буду питать к Уильяму слишком пылкие симпатии.

— Я понимаю. Но кто знает, может, через несколько лет он станет другим человеком, — кивнул Томас и, помедлив, сказал таким же строгим тоном, как ее отец, когда сталкивался с чьей-то безнравственностью: — Я очень разочарован тем, что ты во мне усомнилась.

— Только не нужно праведного гнева, Томас. Пойми, все указывало на твою вину.

Она не извинялась, не оправдывалась, наоборот: бросилась в атаку и пустила в ход грозное оружие: чистую, неоспоримую правду.

— Хорошо, согласен. Хочешь, я поговорю с твоим отцом и все объясню?

Мегги ответила сияющей улыбкой.

— О да, сэр, пожалуйста. Ах, Томас, неужели мы будем жить в Италии?

— Возможно, Мегги. Возможно, — медленно выговорил он. — Тебе бы этого хотелось?

— Ужасно!

Она обежала вокруг стола, приподнялась на носочки, чмокнула его в щеку, отстранилась и поцеловала в губы, причем ее собственные были плотно сжаты, но это не имело ни малейшего значения.

Он смотрел, как она мчится в сад: юбки развеваются, шляпка свисает с пальцев почти до самой земли. Мегги наверняка обдерет шляпку о розовый куст, и так оно и вышло, но и это было не важно.

Гленклоуз-он-Роуэн Апрель 1824 года

Свадьба Томаса Малкома, графа Ланкастера, и Маргарет Беатрис Лидии Шербрук, старой девы, собрала в церкви не менее четырехсот человек. Еще около сотни стояли за дверями в надежде поскорее узнать, как проходит венчание. Мужчины, которым удалось сбежать, сидели в кабачке, пили эль и слушали советы мистера Мортимера Фулсома касательно супружеской жизни, которым никто не собирался следовать, поскольку вышеуказанный мистер Фулсом успел похоронить четырех жен, ни с одной из которых не прожил более двух лет, и сейчас, в почтенном восьмидесятилетнем возрасте, сохранил лишь способность что-то неразборчиво шамкать. Его тоненький голосок никак не мог перекрыть громовых тостов за здоровье новобрачных.

Тайсон вел свою дочь к алтарю, где уже стояли лорд Ланкастер и Арлингтон, епископ Брайтонский. Глаза епископа весело лучились. Он знал и Тайсона, и Мегги с самого их рождения. Епископ был совершенно лыс, и солнце, льющееся в витражное окно, расцвечивало его голову в яркие тона.

— Он выглядит как Бог с радугой вместо нимба, — заметила Мегги уголком губ.

— Он почти слеп, — вздохнул Тайсон, мельком отмечая знакомые лица. — Встань как можно ближе к нему и попроси Томаса сделать то же самое. И не глазей на его голову.

Стояло прекрасное весеннее утро, воздух был свеж после прошедшего дождя, который как по заказу прекратился около полуночи. По синему небу плыли стайки облачков.

В церкви присутствовали все Шербруки, включая графа Ашбернема и его семью, прибывших из самой Шотландии. И разумеется, Оливера и Дженни из Килдрамми.

Со стороны Томаса Малкома не было ни одного человека, но если кто-то и злословил по этому поводу, до ушей Мегги сплетни не дошли. Сама она считала, что это к лучшему. Если бы Уильям осмелился показаться здесь, она просто лягнула бы его. Что же касается матери Томаса… он объяснил, что она больна, и больше никто ни о чем не спрашивал. Сегодня утром, надевая с помощью теток подвенечное платье, Мегги размышляла о том, как он одинок. Ничего, скоро это изменится.

В доме викария яблоку негде было упасть, впрочем, как и в саду тоже. Томасу казалось, что если бы к потолку вели лестницы, то и с них свисали бы любопытные. Всех родственников-мальчишек поселили у него, в Боуден-Клоуз.

Шербруки пользовались большой известностью, более того, Мегги была приемной дочерью всего городка, любимой всеми и каждым, Наблюдая, как она идет по проходу, Томас подумал, что не видел женщины прекраснее. И широко улыбнулся, когда Мегги взглянула на него. Зато она постаралась не смотреть на епископа Арлингтона, потому что бессовестно таращилась на человека, которому предстояло через четверть часа стать ее мужем.

Раздались торжественные звуки органа, зазвучали и разнеслись по церкви, такие громкие, что даже стекла чуть задрожали. В воздухе разливались ароматы цветов из оранжерей Нортклифф-Холла, привезенных Дугласом и Алекс. Так много людей, желающих Мегги добра…

Она прошла мимо Уинтерсов и ощутила мгновенную тревогу. Только они не улыбались в эту минуту. Хотя Тайсон уверял, что теперь они знают, кто на самом деле соблазнил Мелиссу, все же любить Томаса Малкома у них не было причин.

Все кузены сидели в одном ряду. Грейсон наверняка старается запомнить каждую деталь, чтобы позже сочинить ужасную историю, в которой мирные прихожане превратятся в демонов, восставших из самого ада, и разверзших геенну огненную специально к свадьбе Мегги. Лео и Макс выглядели взволнованными, и она понимала почему. Теперь, когда они повзрослели, все переменилось. Только замужество Мегги подчеркнуло, какая пропасть лет отделяет их от детства. Жаль, что она не может подойти к ним, обнять и успокоить. Объяснить, что этих перемен не стоит бояться. Что они вполне естественны.

Тут же сидели Джеймс и Джейсон, выглядевшие как настоящие сказочные принцы и старавшиеся вести себя так же чинно и достойно, как их отец, который смотрелся настоящим могучим графом. Проплывая мимо, Мегги одарила его лукавой улыбкой, и получила такую же в ответ. Близнецы, разумеется, все проворонили, иначе наверняка расслабились бы немного. Алекс слегка махнула Мегги затянутой в перчатку рукой.

Слева восседали Софи и Райдер вместе с одиннадцатью любимчиками. Все они заняли целый ряд, на котором не осталось даже свободного дюйма. Блестящие глаза дяди Райдера весело светились такой глубокой синевой, что женщины подчас останавливались на улице, пялились на него и по-идиотски ухмылялись. Тетя Софи обычно игнорировала подобные выходки или же тыкала в бок своего безразличного к таким знакам внимания супруга, приказывая немедленно прийти в себя и перестать быть столь очевидным соблазном для особ противоположного пола. Сама она была тверда как скала и всегда спокойна, несмотря ни на какие невзгоды.