Вирджиния Вульф писала: «Жизнь женщины — это широкийконтинент, поперек которого лежит тень от меча». Один конец этого меча —условности, традиции и порядок, где «все идет своим чередом». Но есть и другойконец, и, если вам хватит безрассудства перейти черту и выбрать жизнь, неподдающуюся условностям, «все смешается. Все пойдет непредсказуемо». ВирджинияВульф считала, что, выбравшись за границу тени меча, женщина обретет болееполноценное существование, но нет сомнений — оно будет и более опасным.

Я рада, что у меня есть мои книги. Эту отговорку людиспособны понять. «Она ушла от мужа, чтобы ничто не мешало ее творческой карьере».И отчасти это правда — но только отчасти. Ведь у многих писателей есть семьи. Кпримеру, Тони Моррисон наличие сына не помешало стать обладательницей такогопустячка, как Нобелевская премия. Но у Тони Моррисон свой путь, а у меня —свой. Бхагавадгита, древнеиндийский текст, утверждает, что лучше небезупречнопрожить свою судьбу, чем жить, подражая другим, и достичь в этом делесовершенства. Так что я теперь живу своей жизнью. И пусть это выходитнеидеально и неуклюже, моя жизнь отражает мою внутреннюю сущность — во всем.

Короче говоря, я все это рассказываю, чтобы признать: посравнению с сестрой, у которой и дом, и счастливый брак, и дети, я выгляжу неслишком-то устроенной. У меня даже нет адреса — а это прямо-таки преступлениепротив нормальности для моих тридцати четырех лет. В данный момент все моипожитки хранятся в доме у Кэтрин, а на верхнем этаже она выделила мне временнуюспальню (мы зовем ее «домом незамужней кумушки»: там есть даже мансардноеокошко, сквозь которое можно любоваться вересковыми пустошами, нарядившись встарое свадебное платье и оплакивая ушедшую юность). Кэтрин это полностьюустраивает, а меня — тем более, но я осознаю риск ведь если слишком задержатьсяв этом состоянии, недолго превратиться в посмешище для всей семьи. А может, яим уже стала? Летом прошлого года пятилетняя племяшка пригласила друга в гости,и я спросила малыша, когда у него день рождения. Оказалось, двадцать пятогоянваря.

— Ого-го! — воскликнула я. — Ты — Водолей! Уменя столько Водолеев было, что я уж знаю — от них только беды и жди!

Пятилетки с непониманием и даже, я бы сказала, пугливымнедоверием, воззрились на меня. И тут в голове промелькнула ужасная картина: вкого я могу превратиться, если не буду достаточно осторожна. Сумасшедшая теткаЛиз. Разведенка в балахоне с крашенными в оранжевый волосами, которая не естмолочные продукты, но курит ментоловые сигареты и вечно то приезжает сочередного «астрологического круиза», то ссорится с бойфрендом-ароматерапевтом.Она гадает дошколятам по картам Таро и выдает фразочки типа: «Принеси тетушкеЛиз еще винца, малыш, и она даст тебе свой магический кристалл…»

Рано или поздно мне придется стать более адекватнойгражданкой, и я это прекрасно понимаю.

Но не сейчас… умоляю. Только не сейчас.

За следующие несколько недель я побывала в Болонье,Флоренции, Венеции, на Сицилии и Сардинии, еще раз съездила в Неаполь, послечего отправилась в Калабрию. По большей части то были короткие путешествия — нанеделю или выходные, просто чтобы успеть прочувствовать местную атмосферу,осмотреться, поспрашивать людей на улице, где тут вкусно кормят, а потомнаесться до отвала. Я бросила занятия в академии — мне стало казаться, что онимешают мне учить итальянский, ведь я вынуждена торчать в классе, вместо тогочтобы мотаться по всей Италии, где можно разговаривать непосредственно слюдьми.

Эти несколько недель спонтанных передвижений — простовосхитительный период времени, отрезок моей жизни, когда я, как никогда,ощущала себя свободной, то и дело бегала на вокзал, покупала билеты и наконецнаучилась по-настоящему наслаждаться своей свободой — ведь до меня дошло, что ямогу поехать куда угодно. С римскими друзьями мы все это время не виделись.Джованни позвонил и назвал меня sei una trottola (волчком). Однажды ночьюгде-то на Средиземноморском побережье я просыпаюсь от глубокого сна в своемномере в отеле, разбуженная собственным смехом. Удивленно оглядываюсь — кто этосмеется в моей кровати? Поняв, что это за смех, начинаю смеяться еще больше.Теперь уже не вспомнить, что мне снилось. Но кажется, что-то, связанное слодками.

Bo Флоренции провожу всего лишь одни выходные: сажусь впоезд в пятницу утром, и он быстро доставляет меня на встречу с дядей Терри итетей Деб, которые прилетели из Коннектикута — впервые в жизни увидеть Италию иповидаться с племянницей, конечно. Они приезжают вечером, и я веду их смотретькафедральный собор, который производит впечатление на всех. Мой дядя неисключение:

— Ой-вей! — охает он, но сразу замолкает идобавляет: — Наверное, не слишком подходящий комплимент для католическогохрама.

Мы глядим, как прямо посреди сада скульптур истязаютсабинянок, и никто ни черта не делает, чтобы это прекратить; отдаем должноеМикеланджело, Музею наук и панорамам с опоясывающих город холмов. После чегопредоставляю дядю и тетю самим себе и одна еду в Лукку, городок в Тоскане, гдецарит богатство и изобилие. Это родина знаменитых мясных лавок, где витринахпризывно выставлены лучшие из виденных мною в Италии куски мяса, которые какбудто манят: «Мы знаем, вы хотите нас съесть». Под потолком раскачиваютсяколбасы всевозможных размеров, цветов и составов, затянутые в облегающие«чулочки», точно дамские ножки. В витринах висят похотливые ветчинные ляжки, заманивающиепрохожих, как дорогие амстердамские проститутки. Цыплята даже после смертивыглядят столь упитанными и довольными, что начинает казаться, будто они самигордо взошли на жертвенный алтарь, победив в прижизненном соревновании за титулсамого сочненького и жирненького. Но Лукка славится не только мясом; чего стояткаштаны, персики, аппетитные горы инжира… М-м-м, инжир…

Разумеется, город знаменит еще и тем, что здесь родилсяПуччини. Я понимаю, что теоретически это должно быть мне интересно, но почему-тогораздо большее любопытство у меня вызывает секрет, открытый местнымбакалейщиком: лучшие в городе грибы подают в ресторане как раз напротив дома,где родился Пуччини. И вот я блуждаю по Лукке, спрашивая дорогу по-итальянски:«Не подскажете, где дом Пуччини?» Наконец один дружелюбный горожанин приводитменя прямо к этому дому. Но тут, — несомненно, к его огромномуудивлению, — я говорю grazie, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов ииду в сторону, прямо противоположную музею, вхожу в ресторан и пережидаю дождьза порцией risotto ai funghi.[15]

Не помню, ездила ли я в Болонью до или после Лукки. Помнюлишь, что город был так прекрасен, что я все время напевала: «У моей Болоньиесть второе имя! Кра-са-ви-ца!» А вообще-то, у Болоньи, с ее прелестными домамииз кирпича и баснословным изобилием, есть и традиционное прозвище — Красная,Толстая, Прекрасная. (Кстати, это был один из вариантов названия этой книги.)Местная кухня, бесспорно, лучше, чем в Риме, — а может, болонские поварапросто кладут больше сливочного масла? Даже болонское мороженое вкуснее (пишуэто и чувствую себя предательницей, но так и есть). Здешние грибы похожи набольшие толстые похотливые языки, а ломтики прошутто,[16]выложенные на пиццу — точь-в-точь как тончайшая кружевная вуаль поверхроскошной дамской шляпки. Ну и, безусловно, соус bolognese,[17]рядом с которым любое рагу кажется жалкой насмешкой.