Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Выпьешь что-нибудь?
Какое-то время я изучала свой пустой стакан.
– Хочу апельсиновый сок, если он и тебе по вкусу.
– Вау! Да ты рисковая, – сказал он, вставая, – настоящий панк!
К моменту его возвращения Жюли все еще занималась своим брюнетом, а Натали танцевала с таким остервенением, будто на карте стояла ее жизнь.
– Может, выйдем на улицу? – предложил он. – Я скоро совсем охрипну, если и дальше буду так кричать.
Долго упрашивать меня не пришлось, я умирала от духоты, а от громкой музыки у меня кружилась голова. Я подошла предупредить Натали, которая взяла с меня обещание не отходить далеко и громко кричать, если возникнут проблемы, а потом отправилась к Максиму, ждавшему меня у входа в клуб.
Когда девушки к нам присоединились, мы с Максимом сидели на низенькой стенке, тянувшейся вдоль пляжа, и рассказывали друг другу о своей жизни. Не пойму, зачем я в свое время обращалась к психотерапевту, оказывается, с первым встречным я была куда более говорливой, чем с профессионалом. Возможно, это произошло от перенапряжения или от сознания, что я никогда его больше не увижу, но до сих пор я никому так не открывала свою душу, даже самой себе.
Максима я знала всего пару часов, а он уже мог написать мою биографию. Он знал, как я познакомилась с Беном, как он меня бросил, знал возраст и рост Жюля, знал об убранстве моей комнаты, о моих взаимоотношениях с мамой, о болезни отца, о никем не одобряемой гомосексуальности брата, о моей любви к глажке, да, да, – даже носков! – знал имена племянников. Он тоже не остался в долгу и много о себе рассказал.
Максиму было тридцать семь, он жил в Нанте, где работал стоматологом-ортопедом (в силу чего заметил, что у меня прекрасные зубы, а я не призналась ему, что чистила их четырежды в день). Он развелся три года назад и сейчас воспитывает шестилетнюю дочь. Страстно любит путешествовать и готовить, обожает ездить на мотоцикле, когда есть свободное время. Сейчас его дочь на каникулах у матери, и живущая здесь сестра Максима пригласила его провести вместе отпуск, чтобы он немного развеялся.
– Добрый вечер, молодой человек! – бросила Жюли, улыбаясь, как «Мисс Франция».
Чмокнув его в щеку, она повисла на его руке.
– Она совсем пьяная, – уточнила Натали на всякий случай. – Как здорово, что я заранее сняла номер в отеле. Пойдемте баиньки?
– Да, да, мы же пойдем спать? – недвусмысленно глядя на Максима, пробормотала Жюли.
– Я бы с удовольствием, но я никогда раньше не занимался сексом, так что для первого раза хотел бы чего-нибудь исключительного.
С лица Жюли сразу сошла улыбка. Наверное, с такой же миной она поедала бы червяков в «Ко-Ланте»[41].
– Ладно, спокойной ночи! – сказала она перед уходом, стараясь двигаться по прямой. Натали ее поддерживала.
Максим подмигнул мне, и я тоже поднялась с места.
– Я прекрасно провела вечер, большое спасибо!
– Это тебе большое спасибо, – возразил он. – Мне тоже было очень приятно. Могу я попросить твой номер телефона?
Три секунды я думала, затем решительно тряхнула головой и побежала догонять подруг.
5 июля 2007 года
Ты сразу все понял, как только я вернулась. Ты мне много раз звонил, но у меня не хватало смелости тебе ответить. Я не смогла бы произнести слово, которым врач только что приговорил моего отца. Мне не хотелось ощущать его у себя во рту, не хотелось наделять его звучанием, ударением, не хотелось, чтобы оно вошло в нашу жизнь.
Когда я пришла домой, ты сидел на диване и смотрел телевизор. Ты не сказал ни слова, но в твоем взгляде читалось, насколько ты огорчен. Тебе это было знакомо. Пятнадцать лет назад раком заболел твой отец. Обычно ты старался об этом не говорить, но однажды все-таки рассказал мне. Больница. Запах дезинфицирующих средств. Выпадающие волосы. Капельницы. Молчание. Страх. Его глаза. Глаза твоей матери. Сигнал тревоги. Последняя фотография. Имя в газете. Отсутствие.
Ты протянул руки, и я бросилась в твои объятия. И словно оказалась в капсуле. Закрытые глаза. Пустая голова. Никакой связи с внешним миром. Пауза на пульте дистанционного управления моей жизни.
Несколько часов ты гладил меня по голове. В животе у тебя урчало от голода, но ты не двигался с места. Было уже совсем поздно, когда мы с трудом разогнули онемевшие ноги. В квартире царила полная темнота, и только молчащий экран телевизора отбрасывал на стены тусклые тени.
– Думаешь, он умрет? – спросила я.
Взяв меня за руку, ты повел меня в спальню. Достал из ящика прикроватной тумбочки маленькую деревянную шкатулку. Я и раньше ее видела, но не знала, что в ней находится. Ты ее открыл и вынул оттуда несколько фотографий, серебряный браслетик, рыболовный поплавок и носовой платок.
– Это вещи моего отца. Наши детские фотографии, его крестильная цепочка, носовой платок с его инициалами и поплавок, который мы с ним брали на рыбалку за несколько дней до того, как ему поставили диагноз. Мой отец умер, но он все еще живет, потому что я помню о нем. Твой отец еще здесь, с нами. Тебе необходимо как можно чаще его навещать, видеть, слышать, чувствовать рядом. Если, к несчастью, все это закончится, он продолжит жить в тебе.
Обхватив ладонями мое лицо, ты поцеловал меня и самым естественным тоном в мире спросил, не хочу ли я спагетти.
Когда отец поинтересовался, не хочет ли кто-нибудь за компанию с ним половить крабов в Ла-Тест-де-Бюш[42], я так сильно съежилась, что практически стала бесплотной. Сынок же мой возлюбленный, напротив, с такой мощью завопил: «Я! Я!», что срочно пришлось ему пообещать, что он непременно войдет в состав экспедиции. Милан отнюдь не проявил энтузиазма, но отец не оставил ему выбора. Подросток почти все время проводил у компьютера, с планшетом или телефоном, так что родитель счел, что назрела необходимость подышать свежим воздухом. И хотя я была уже близка к свершению сделки с собственной совестью, не могла же я отправить сына на море с людьми, один из которых мог потерять бдительность из-за бутылки, а второй все забыть из-за какого-нибудь видео о кошке, испугавшейся огурца[43].