— Не знаю точно, может, «Дарджилинг», а может, «Эрл Грей», в буфете было несколько банок с разными сортами.

— Чай листовой? — Напиток имел изысканный аромат и насыщенный цвет. Кэролайн догадывалась, что из пакетиков такой заварки не получится, и Лиа этого не отрицала. — Ты меня поразила.

Сестра пожала плечами:

— Ну и что, я и готовить умею. Даже нам, светским женщинам, приходится иногда есть и пить.

— Это твои слова, не мои, — предупредила Кэролайн. — Я не способна вести остроумные беседы с утра, пока не выпью пару чашек чая. — Она с любопытством посмотрела на сестру: — Ты всегда так рано встаешь?

Лиа отложила газету.

— Кэролайн, не могу же я каждый день спать до полудня! Между прочим, я не хожу каждый вечер на приемы. Кроме всего прочего, здесь потрясающий рассвет.

— Как, ты видела рассвет? — изумилась Кэролайн.

— Наши спальни выходят на восток, и я не стала задергивать занавески.

— А я, не задумываясь, задернула свои шторы. Привычка.

Лиа, казалось, немного оттаяла.

—Вчера я сделала то же самое и только позже поняла, чего себя лишила, поэтому решила не повторять одну и туже ошибку дважды. Зрелище такое, что дух захватывает. Сначала солнце поднимается из воды, потом освещает при брежные скалы, потом — цветы… Лиа мечтательно вздохнула.

Кэролайн задержала взгляд на вазе с ярко-синими цветами, которая стояла в центре стола.

— Это дельфиниум?

— Да, я срезала его во дворе. Пришлось срезать немного короче, чем мне нравится, в других комнатах стебли подлиннее, но мне очень хотелось поставить немного и сюда. Они уже скоро отцветут.

Кэролайн сделала еще глоток чая. Удивительное дело, чай не утратил аромата даже сейчас, когда было выпито полчашки. Она предположила, что отчасти дело в здешней атмосфере. Окна и стеклянные двери были открыты, соединяя комнату с внешним миром, и от этого воздух в комнате становился таким же бодрящим и ароматным, как чай, но вместе с тем в нем была разлита какая-то лень, праздность.

Ощущения, которые она здесь испытывала, не имели ничего общего с ее жизнью в Чикаго и, хотя детали отличались, чем-то напоминали то, что она чувствовала в доме Бена. При мысли о Бене Кэролайн стало одиноко.

— Я хочу сегодня утром пройтись по галереям в Даунли. А у тебя какие планы?

— Я собиралась почитать.

Кэролайн такой вариант вполне устраивал: никто не помешает ей идти тогда, когда ей вздумается, и в том темпе, который ее устраивает. Но Лиа выглядела такой маленькой, юной и почему-то хрупкой, что Кэролайн невольно вспомнилось, как давным-давно, когда ей было одиннадцать, а потом двенадцать, а Лиа пять, а потом шесть, она брала ее с собой поиграть. Позже, когда они подросли, разница в возрасте между ними стала ощутимее, и их дороги разошлись. Кэролайн училась, Лиа ходила на свидания, и они соперничали друг с другом за внимание Джинни.

Но сейчас у Кэролайн не было настроения с кем-либо соперничать, Старз-Энд дышал миром и покоем. И она совершенно искренне предложила:

—Хочешь пойти со мной?

Лиа улыбнулась, но покачала головой:

—Нет, спасибо, лучше я останусь.

Кэролайн не стала настаивать, налила себе вторую чашку чая, прочла первую страницу газеты. Это, конечно, не «Санди тайме», но новости узнать можно. Потом, допив чай, ушла к себе переодеваться, а когда вернулась, то застала внизу Анетт, которая говорила по телефону.

—Да, Девон, я все понимаю, Но раз у Томаса болит живот, ему не стоит кататься на качелях. — Она прикрыла трубку рукой и прошептала Кэролайн: — Возникла небольшая проблема. — Она снова заговорила в трубку: — Нет, Девон, кататься на лодке ему тоже не стоит, лучше оставаться на твердой земле. Почему бы вам не сходить, например, в Зал спортивной славы? — Анетт посмотрела на сестру. — Ты едешь в город? Отлично, замечательная мысль, Девон. Я уверена, ему понравится.

— Я возьму «вольво», — промолвила Кэролайн. — Гвен мне сказала, где лежат ключи.

— Подожди, я поеду с тобой! Девон, мне надо бежать, но я позвоню после ленча. Ни в коем случае не позволяй Томасу есть острое. Я готова поспорить, что живот у него разболелся из-за хот-догов с красным перцем, которые он ел вчера днем. Пусть поест что-нибудь пресное, мягкое, например, бананы или сырные тосты. Хорошо, дорогая?

Кэролайн остановилась у входной двери в ожидании Анетт.

— Удобно, наверное, когда муж — врач, его не испугают детские болячки.

— В том-то и беда, — вздохнула Анетт. — По сравнению с тем, что ему приходится видеть, боль в животе кажется мелочью. Я так и знала, что стоит мне уехать, как кто-нибудь заболеет.

— Анетт, у мальчика всего лишь заболел живот, тебе не обязательно мчаться домой.

—Может быть, — не очень уверенно согласилась Анетт.

Дорога до Даунли изобиловала поворотами, Кэролайн приходилось вести машину очень аккуратно.

—Не хотела бы я ехать по такой дорожке дождливой ночью, да еще после пары банок пива.

Она подумала о незадачливых водителях, которых ей не раз приходилось защищать в суде. Как правило, это бывали состоятельные чикагцы, имеющие проблемы с властями; они пытались притупить тревогу выпивкой, а в результате только усугубляли свое положение.

—Помнишь, как мы болели ветрянкой? — спросила вдруг Анетт.

Ветрянка? С чего бы Анетт об этом вспомнила? Кэролайн бросила на сестру недоуменный взгляд:

— Конечно, помню, мне тогда было девять лет.

— Мне было шесть, а Лиа — три. Мать решила, что будет удобнее, если мы переболеем все сразу, поэтому она повезла нас навестить больного мальчика, который ходил с Лиа в одну детсадовскую группу, и в течение трех недель мы все покрылись пятнами. И что же Джинни?

— Джинни была в своем репертуаре — занималась собственными делами, словно ничего не произошло.

— Она купила нам раскраски — три совершенно одинаковые раскраски для троих детей разного возраста с разными интересами. Помню, как она сидела в кресле, которое всегда стояло в углу ее спальни, и обнимала Лиа.

— Тебя она тоже обнимала, — вставила Кэролайн.

— Нет, не меня, только Лиа.

Однако Кэролайн помнила это очень отчетливо, так же как помнила свою обиду.

—Она обнимала Лиа и тебя, я помню. Когда я отказалась взять раскраску, она достала с нижной полки номер «Нэшнл джиографик» и дала мне. Сказала, что мне будет интересно его посмотреть. Мне действительно было интересно, но хотела-то я другого.

Анетт повернулась к сестре:

—Нам всем нужна была она сама, но, как всегда, ее внужный момент не было. А если даже она была с нами, то не всей душой. Мать делала все правильно: могла подойти поправить одеяло, погладить по головке или потрепать по щечке, посидеть рядом — совсем немного, сказать то, что полагается в таких случаях, но я никогда не чувствовала, что она по-настоящему переживает из-за моей болезни. Она относилась к моей болезни пренебрежительно, говорила; «Не ты первая болеешь ветрянкой и не ты последняя». Ничто не казалось ей экстраординарным, события шли размеренной чередой и… все было бежевым.