– Так вот почему вы считаете его моралью!

– Подождите, дело не в этом, надо идти дальше. Эротизмтребует прежде всего системы. Его адептами могут быть только люди принципов,знатоки теории, а не те ночные гуляки, которые хвастают количеством вина ичислом женщин.

– Выходит, что эротизм совершенно противоположен занятиямлюбовью?

– Ну нет, это вы заходите слишком далеко. Но заниматьсялюбовью – еще не значит совершать акт эротизма. Нет эротизма там, гдесексуальное удовольствие получают по привычке, по обязанности, там, где этоживотное удовлетворение биологической потребности, желание плотское, а неэстетическое, поиски не духовных, а чувственных наслаждений, любовь к себе илик другим, а не любовь к прекрасному. Иными словами: где есть природа, тамэротизма нет. Эротизм, как и вообще всякая мораль, есть средство, придуманноечеловеком для борьбы с природой, средство победить, преодолеть ее… Вы хорошознаете, что человек постольку человек, поскольку становится все менееестественным, менее диким; чем дальше он от природы, тем больше в немчеловеческого. Эротизм – самый человечный талант человека. Он не противостоитлюбви, он противостоит природе.

– Как и искусство?

– Браво! Мораль и искусство – это одно. Поздравляю вас свашим определением искусства как антиприроды. Не говорил ли я вам, чтоискусство раскрывает себя только в преодолении природы? Уж сколько лет любителинаводить тень на ясный день стараются убедить людей – и чаще всего ударамисапога, что человечество спасется от муки машинобетонной цивилизации, толькоесли провозгласит: «Назад, к природе!». Омерзительное запугивание, гнусноеоболванивание! Вернуться к почве, к земляным червям должен тот, кто изобрелматематику и придумал пачки балерин? Если это стремление поскорее со всемпокончить, что ж, пусть земля снова наполнится питекантропами. «Назад, кприроде!». Я ненавижу природу!

Пыл его даже вызвал улыбку у Эммануэль, но Марио продолжалоставаться серьезным.

– Но что я говорю вам о разрушении, когда разум зовет нас ксозиданию! – И он сжал руку Эммануэль с такою силой, что она чуть невскрикнула.

Тон его речи сменился. Вместо патетики в нем зазвучалаубеждающая напевность.

– Я плыл по Коринфскому заливу. Справа от меня были покрытыеснегом вершины Пелопоннеса, слева спускались к морю золотые пляжи Аттики.Газета, которую мне только что подали, отвлекла меня на минуту от этогозрелища, но не заставила меня забыть о нем. В этой газете крупными буквами быланапечатана лучшая поэма, которую когда-либо писал человек, поэма, чьи корниуходили в ту же прекрасную землю, которая сейчас тянула ко мне свои губы,открытые морским ветрам и обожженные солнцем, обжигавшим плечи Одиссея. Вот этапоэма: «3 ЯНВАРЯ, В 3.57 СПУТНИК В ВИДЕ МАЛЕНЬКОЙ БЕЛОЙ ЗВЕЗДЫ ПОЯВИТСЯ ВЦЕНТРЕ ТРЕУГОЛЬНИКА, ОБРАЗОВАННОГО АЛЬФОЙ ВОЛОПАСА, АЛЬФОЙ ВЕСОВ И АЛЬФОЙДЕВЫ».

И звезда появилась, маленькая щепотка металла, брошеннаячеловеком в пучину мироздания. И новый век, начавшийся с этой минуты, – он наш.Отныне пусть погибнет наша Земля и человечество исчезнет – вечно будет кружитьв глубинах космоса звезда, сделанная нашими руками, произносящая слова на нашемязыке, переворачивающая, разрушающая своим «бип-бип» все холодное молчаниеВселенной. О вы, звезды Альфа, отмечающие своими огнями нашу победу, это любовьвытягивает свои обнаженные ноги на ваших берегах!

Марио закрыл глаза. Пауза была долгой, а потом он сновазаговорил, и снова изменился его голос.

– Вы сказали «искусство»? Самое артистичное произведение –это то, которое отстоит как можно дальше от образа Божия. Ах, все, что создалБог, значит так мало в сравнении с человеческим творением! Как она сталапрекрасна, наша планета, с тех пор, как мы наполнили ее пустоту, с тех пор, какмы взъерошили ее нашими стеклянными дворцами и заставили дрожать ее воздух отзвука наших песен! Как прекрасна она, исторгнутая из Божьего мрака светочемЧеловека! Какой удивительной сделали ее вы – музыканты, скульпторы, живописцы,архитекторы – все, превратившие землю и небеса в Царство Человека, слишкомпрекрасное, чтобы считаться созданием Бога!

Марио смотрел на Эммануэль так, будто на ее лице он виделвсе красоты, которым только что пропел такой пламенный гимн. Он улыбнулся ей:

– Искусство! Разве не благодаря ему четверорукое существовыделилось из дикого мира и превратилось в человека? Единственного воВселенной, единственного, кто оставит после себя больше, чем получил прирождении. Но теперь искусства красок, звуков и линий мало, чтобы утолить жаждучеловечества, страсть к созиданию. Теперь человек хочет творить из другихматериалов – из собственной плоти и собственной мысли, подобно тому, каккогда-то он соткал из своих сновидений апсар и гурий. Нынешнее искусство неможет быть искусством холодного камня, бронзы или холста. Оно может быть толькоискусством живого тела, искусством жить. Единственным искусством, которое будетмерой человека в космосе, которое уведет его к звездам и дальше, будет эротизм.

Выразительный голос Марио взбадривал Эммануэль, как ударыхлыста.

– Есть ли, спрашиваю вас, искусство более острое, болееяркое, чем то, которое берет человеческое тело и делает из этого произведенияприроды свой собственный шедевр? Легко созданное из мрамора или путаницыштрихов не может оспаривать авторство у Вселенной. Но человек! Взять в своируки не как гончарную глину, не для того, чтобы почувствовать строение, ощупатьконтуры вещества, не для того, чтобы любить, но взять именно для того, чтобыпохитить его, увести от этого дурацкого ощупывания скорлупы, в которую онзаключен, вырвать из нее, отбросить привычную точку зрения, изменить, как улабораторного животного, наследственность, пересоздать его! Сделать человекаснова свободным, чтобы он познал новые, собственные законы, законы, которыеуправляют не молекулами и кометами, законы, освобождающие его от недостаткаэнергии и увядания плоти. Это даже не искусство – это сам Разум… Он быстроподошел к окну, выходящему на канал.

– Взгляните, – сказал он. – Пропасть не между живым инеодушевленным. Мир делится иначе: на знающих и на все остальное на свете. Этотполицейский и эта собака – они не отличаются от дерева и водорослей, которыеточно такие же, как вода и камень. Но другие, посмотрите на них, украшенныхсвоими лохмотьями, на тех, кто гребет в лодках или размышляет о чем-то, с ихупрямством, с их короткими волосами, с их скрещенными пальцами… Вот человек!Надо неистово любить человека, чтобы уметь ненавидеть природу!

И почти неслышно он прошептал: «Люди, люди мои, как я люблювас, идущих в такие дали…»

Чуть ли не с испугом Эммануэль спросила:

– Значит, единственная для вас любовь – это любовь вопрекиприроде?

Она постаралась смягчить вопрос улыбкой, хотя и без этойпредосторожности он не мог уколоть Марио, поток слов не остановился: