– Нет, не знаете, – ответил Марио. – Я сам познакомился сним только вчера в посольстве. Он англичанин. Очаровательное существо. Иудивительная кожа! Только здешнее солнце может придавать коже такой цвет.

Цвет… как бы вам сказать… Он вам понравится!

Обида и ревность терзали Эммануэль. Марио говорил с ней обэтом человеке, как говорят, склонившись над витриной, о каком-нибудь лакомстве,казалось, он вот-вот причмокнет губами. Как она могла усомниться в его вкусах!Ариана была права, он неисправим. Но в то же время что-то неуловимоеподсказывало Эммануэль, что прелести ожидаемого гостя предназначаются не толькодля того, кто их описывает, но и для нее самой.

Она устроилась поудобнее на диване. Так. Если Марио хочет ее– она не будет возражать. Она ждет этого – для чего же она пришла сюда; онарешилась на этот шаг не только ради Мари-Анж, но и ради себя.

Она предвкушала, как будет расстегнуто платье, как онапокажет свои ноги, почувствует, как к ее груди прижмется дотоле незнакомаягрудь, ощутит первые прикосновения. Она будет задыхаться под тяжестью упавшегона нее тела, ею овладеют грубо, как это делают насильники. А может быть,наоборот: ласково, медлительно, пядь за пядью погружаясь в нее и вдругостанавливаясь, даже отодвигаясь, оставляя ее в ожидании, раскрытой навстречу,покорной, просящей, растерянной – о, сладчайшая отрешенность! А потом он сновавозвращается, могучий, жаркий, так невероятно ласкающий все складки ее лона,выпивающий ее до последней капли и оставляющий ее орошенной, засеянной,нашедшей себя…

Эммануэль кусает губы, она уже готова, пусть он начинает,ведь он должен любить это медленное овладевание плотью, она жаждет его. Не надослишком сложных игр, ей известны итальянские вкусы, и она им не очень-тодоверяет.

Она уже приготовила в уме такое обращение к Марио: «Вывправе воспользоваться представившимся вам случаем, но удовлетворитесь мноютакой, какая я есть. Займитесь со мною любовью, потом отвезите меня домой, вобъятия мужа. А уж после этого забавляйтесь, сколько душе угодно со своимангличанином». Но тут же она очень ярко представила, как она будет смущена,когда Марио посмотрит на нее презрительным взглядом и, скрестив руки на груди,произнесет: «Дорогая моя, вы ошибаетесь. Вы мне очень нравитесь, очень.Однако…».

И, действительно, она услышала голос Марио. Он говорил:

– Я очень хочу, чтобы вы показали ваши ноги. Как можно больше,так высоко, насколько это возможно. Квентин сядет вот сюда, на этот пуф. Смоглибы вы расположиться так, чтобы ваши колени были развернуты к нему и он смог бызаглянуть вам под платье?

У Эммануэль помутилось в глазах, а Марио между тем положилруку на ее плечо, кончики его длинных пальцев коснулись начала ее грудей. Однойрукой осторожно развернув Эммануэль, другой он взял за подол платья и поднялего наискось, обнажив левую ногу женщины до половины ляжки, а правую почти доконца.

– Нет, не надо их держать сомкнутыми. Прекрасно, вот так. И,ради Бога, не двигайтесь. А вот и он!

Руку Марио смыло с бедра Эммануэль стремительной волной. Онпринимал нового гостя, бросая в то же время внимательные взгляды на Эммануэль иулыбаясь ей, как улыбается экзаменатор робеющему ученику. Но самым робкимоказался англичанин. Он не взглянул на ноги Эммануэль, она отметила это и сдосадой и с каким-то удовлетворением от того, что маневры Марио оказалисьбезуспешными. Квентин предстал перед ней теперь скорее союзником, чемнеприятелем. Ей захотелось быть с ним полюбезней, показать ему, что он ейпонравился. Он и в самом деле был, надо признаться, неплох. Если бы только неего извращенные вкусы!

Увы, новый гость не знал ни слова по-французски. «Такое уменя счастье, усмехнулась про себя Эммануэль. – Я просто обречена бытьпредназначенной лишь тем путешественникам, которые не знают языков».Двусмысленность положения, воспоминания о путешественниках вызвали в нейдовольно вольные фантазии: она попыталась представить себе, как язык Квентинанаходит ее язык, потом спускается к животу… Она пустила его еще дальше, вот онвходит в нее… Эммануэль попыталась произнести несколько английских фраз из техслов, что она выучила за три недели в Бангкоке, и хотя далеко это беседу не продвинуло,англичанин был явно восхищен.

Роль переводчика, очевидно, не улыбалась Марио. Он занялсястолом, давая приказания слуге на сиамском языке. Наконец, он опустился наковер перед диваном Эммануэль. Повернувшись к ней вполоборота, он принялся оживленнобеседовать по-английски со своим гостем. Время от времени красноречивый взглядКвентина приглашал Эммануэль принять участие в разговоре. В конце концов онарешила, что церемония слишком затягивается.

– Я ничего не понимаю, – попыталась она вернуть внимание ксебе. Марио встал с ковра и улыбнулся:

– Ничего страшного.

И, прежде чем она смогла прореагировать на его жест, оноказался рядом с ней, обнял ее за талию, опрокинул назад и крикнул своему гостюс таким воодушевлением и энтузиазмом, что Эммануэль была поражена:

– Non e bella, саго?

Он не отпускал ее, и она, оставаясь в той же позе, должнабыла открыть взору молодого англичанина свои поднятые вверх ноги. Затем Марио,пощекотав пальцами ее шею, расстегнул платье. Показались голые плечи, грудь.Марио вытянул губы, наслаждаясь этим зрелищем.

– Она прекрасна, не правда ли? – на этот раз Эммануэльпоняла, вопрос.

Англичанин кивнул. Марио обнажил грудь женщины еще больше.

– Нравятся тебе ее ноги? – спросил он. Вопрос снова былзадан по-французски, и гость только кивнул в ответ. Марио продолжал:

– Они очень красивы. И, самое главное, от пальцев до бедерони созданы только для наслаждения.

Ладонью он провел по коленям Эммануэль.

– Это же ясно, что их главная функция вовсе не ходьба.

Он наклонился совсем близко к Эммануэль.

– Мне хотелось бы, чтобы вы подарили ваши ноги Квентину.Идет?

Не совсем понимая, чего он от нее хочет, она решила неотказывать ни в чем. Она оставалась глухой к манипуляциям Марио. Его рука сноваподтянула край платья, на этот раз гораздо выше. Платье было узким, и Мариосвободной рукой приподнял стан Эммануэль, чтобы обнаружились не только ноги, нои низ живота. В этот вечер, впервые за всю свою жизнь в Бангкоке, она, несмотряна жару, надела чулки. Взгляду открылся ромб, образованный поясом для чулок ипрозрачными черными трусиками, под которыми благоразумно улеглись шелковистыекудряшки.

– Давай, – сказал Марио, – Иди сюда!

Она видела, как приблизился к ней англичанин. Потом ощутиламужскую руку на своих лодыжках, одну, потом другую. Затем снова одна. А втораяпошла выше, по икрам, задержалась на коленях, потом снова двинулась вверх и,как бы обрисовав контур бедер, замерла, не решаясь проникнуть в последнееубежище стыдливости, вход в которое открылся потрясенному взору.