Мейсон прищурился.

– Ну что: все один к одному? – ухмыльнулся Дрейк.

– Точно. А половина одиннадцатого – это, похоже, час ведьм.Айрин Кейт дала мне на раздумья время до половины одиннадцатого – я долженрешить, принимать мне от имени Эвелин Багби тысячу долларов в качествекомпенсации или отказаться от них.

– Собираешься принять?

Мейсон глянул на часы.

– Нет.

– Она знает об этом?

– Кто?

– Эвелин Багби?

– Угу.

– И чего она хочет?

– Денег она хочет, чего же еще.

– Ты рискуешь по-крупному. Нельзя отказываться от того, чтосамо идет в руки. Мой человек в Риверсайде собрал кое-какую информацию. Таквот, он говорит, что в деле Эвелин Багби есть нечто настораживающее, но неболее того. Не думаю, что удастся выколотить большую сумму.

Мейсон кивнул.

– Тысяча долларов на дороге не валяется, – продолжал Дрейк.

– Зато валяется у Айрин Кейт, – сказал Мейсон. – Во сколькоты ее оцениваешь, Пол?

– Дорого.

– А точнее?

– Она унаследовала кучу денег и сама чертовски хорошоразбирается в бизнесе. Говорят, что за последние пять лет она более чем в двараза увеличила свое состояние. Айрин Кейт отважна и дерзка и в то же времятрезва и проницательна – прирожденный делец.

Мейсон снова кивнул.

– У нее хватает коммерческих советников, – продолжал Дрейк,– но она живет своим умом. Мисс Кейт обсуждает со своими адвокатами юридическуюсторону дела и лишь после этого принимает то или иное решение. Точно так же онаведет дела со своими брокерами.

– Тысяча долларов для нее – пустяк. Такой потери эта дамочкадаже не заметит.

– Но не пустяк, я готов держать пари, для Эвелин Багби…Слушай, Перри, что за ерунда с этой наволочкой? Тот, кто хотел бы скрыть лицо,натянул бы на него маску. А наволочка на голове – это неудобно, странно и… Дляэтого должны были быть какие-то серьезные основания.

– Возможно, – сказал Мейсон.

– Есть у тебя соображения на этот счет?

– Под маской можно скрыть часть лица или даже все лицо, ношея и плечи останутся на виду, – заметил Мейсон.

– Ну и что?

– А вот если взять наволочку, – продолжал Мейсон, – то небудет видно ни шеи, ни волос, ни лица.

– Не понимаю.

– Злоумышленником могла ведь быть и женщина, не так ли?

– Ой-ей-ей! – воскликнул Дрейк. – Ты и в самом деле таксчитаешь?

– Пока что я размышляю вслух. Одной из причин, по которымиспользовалась наволочка, могло быть намерение подставить под удар ЭвелинБагби. Наволочка украдена с ее подушки.

– Да ну?!

– Именно так.

– Но тогда, – сказал Дрейк, – все это представляется в иномсвете.

– Ты так считаешь?

– Тебе не кажется, что Эвелин Багби, стремясь избавиться отнекоего своего недруга, взяла револьвер, продырявила парню голову, затемнатянула на эту самую голову наволочку, спустила труп в машине под откос изакончила тем, что сочинила складную побасенку про нападение?

– Боюсь, что именно эту версию раскручивает сейчас полиция,– вздохнул Мейсон.

– Я вот-вот получу кое-какую информацию. Мойприятель-газетчик, который занимается уголовной хроникой, никогда не упускаетслучая подработать на стороне.

– Хорошо.

– А где Эвелин Багби?

– Там, где полиция до нее, надеюсь, не доберется.

– Как это?

– У нее был нервный срыв, началась истерика…

– Ясно. Но это ей не поможет.

– Делла Стрит отвезла Багби к врачу.

– О!

Мейсон посмотрел на часы, встал из кресла, избавился отокурка и принялся расхаживать по узенькой полоске пола, заключенной междустенами кабинета Дрейка.

– И как ты работаешь в такой тесноте? – проворчал он. – Тутже повернуться негде.

– А мне нравится.

– Шагу нельзя ступить, чтобы на что-нибудь не наткнуться, –продолжал ворчать Мейсон.

– Необязательно бродить по комнате. Учись думать, сидя наодном месте. И ковры, и обувь меньше будут изнашиваться.

– Я люблю размышлять в движении! – сказал Мейсон.

Дрейк смахнул крошки со стола, швырнул салфетки в мусорныйящик, подошел к умывальнику, сполоснул чашку, вытер ее посудным полотенцем иснова сел за стол.

Зазвонил телефон.

– Ага… Спасибо, – ответил Дрейк и положил трубку.

– Есть что-нибудь? – поинтересовался Мейсон.

– Это телефонистка. Говорит, что репортеры обрывают линию,пытаясь связаться с тобой. Она всем отвечает, что видела тебя раньше, но незнает, где ты теперь.

– Я просил Деллу поторопиться, – сказал Мейсон, бросаябыстрый взгляд на часы. – Но ей много надо успеть сделать.

– А если она не застанет врача?

– Застанет, – ответил Мейсон. – Среди наших знакомых триврача. И все – мои клиенты. И все – люди благожелательные, особенно если уженщины истерика.

– А если они не сделают с ней того, на что ты рассчитываешь?

– Сделают. Делла выберет такого, который сделает то, чего отнего ждут.

– И куда она потом денет Эвелин?

– Отвезет к себе домой.

– Разве полицейские не знают адреса Деллы?

– Знают. Но они не станут высаживать дверь, не имея на рукахордера на обыск. Доктор же предпишет пациентке полный покой и заявит, что еенельзя трогать до полного прекращения действия успокоительного.

– И как долго оно будет действовать?

– Двенадцать часов.

– Многого за двенадцать часов не сделаешь, – заметил Дрейк.

– Придется сделать, – ответил Мейсон.

Телефонный звонок звякнул дважды – коротко и резко. Дрейкподнял трубку, выслушал абонента.

– Ага… Понятно… Хорошо, – бросил он в микрофон и положилтрубку. – Делла Стрит уже едет сюда, – повернулся он к адвокату.

Мейсон вздохнул с облегчением.