– Хорошо, – кивнула мать. – Если тынастаиваешь, пусть будет опекунство. Ты пойдешь в ЗАГС регистрировать детей идашь им другое отчество.

– Какое – другое?

– Да какое угодно, только не по настоящему отцу. Они небудут Сергеевичами. Нам все равно нужна какая-то легенда о том, от когоНаденька родила и почему он на ней не женился. То есть не успел жениться.Придумаем несчастный случай, ничего героического, чтобы не привлекать излишнеговнимания. Хорошо, что Надюша в последнее время часто бывала у нас в театре, всевидели, что она плохо выглядит, все время плачет, переживает. Вот и скажем, чтоотец мальчиков погиб. В общем, Любаша, ты все поняла. Будь умничкой и сделайвсе, как надо. Надюшу не вернуть, а нам надо жить дальше. Договорились?

«Нет!!! – захотелось крикнуть Любе. – Недоговорились! Я так не хочу! Я не хочу растить чужих детей. Я не хочужертвовать ради них своей жизнью! Они мне не нужны. Я знаю, они и тебе ненужны, и папе, которому вообще ничего не нужно, кроме театра и тебя. Они никомуне нужны! Почему я должна тащить этот воз? Почему я?»

Но произнести это вслух она, разумеется, не осмелилась.

* * *

Тамара Леонидовна выписала из провинции дальнюю родственницу-пенсионерку,чтобы помогала ухаживать за детьми до достижения ими того возраста, когда можнобудет отдавать мальчиков в ясли. Жизнь в столице пожилой даме не понравилась –слишком много людей, слишком много машин, слишком большие расстояния, никто другдруга не знает, совершенно не с кем поговорить… А дома ее ждали свои дети иподросшие внуки, и хотя Тамара Леонидовна постоянно делала родственнице дорогиеподарки и периодически совала конверт с деньгами, та все-таки уехала, кактолько Сашу и Андрюшу отдали в ясли.

О том, каким способом семья Филановских оградила себя отподозрений в сочувствии инакомыслию, старались не вспоминать. Сергей Юрцевичоказался в колонии по общеуголовной статье, срок ему дали не очень большой,всего четыре года, но это казалось достаточным, чтобы оградить семью и сейчас,и на будущее. Тамара Леонидовна и ее супруг Григорий Васильевич сделали все,чтобы вызвать у беременной дочери глубокое отвращение и к «тупоголовомууголовнику», и к той безумной любви, которую девушка имела глупость инеосторожность к нему испытывать. На суд ее, разумеется, не пустили, а уж ИванАнатольевич Круглов расстарался, чтобы подругу подследственного не только ниразу не вызвали к следователю, но даже имя ее ни в каких официальных бумагах немелькало. Надя и не узнала точно, за что именно был осужден Юрцевич, впрочем,ее родители и сестра тоже этого не знали и узнать не стремились. Его посадят,изолируют от Нади и от семьи в целом – и довольно. Многия знания, как известно…одним словом, душевному покою не способствуют.

Наденька рыдала, впадала в отчаяние, вся семья дружно ееутешала и «подставляла плечо», особо упирая на то, что волнения и переживаниявредны для будущего ребеночка, и обещая, что малыша они прекрасно вырастят ибез отца, тем более «такого». Постепенно Надюша успокоилась и полностьюотдалась блаженному и благословенному предвкушению материнства в окружениилюбящей и заботливой семьи. Казалось, все наладилось, опасность миновала…

Когда Наденька умерла, горе переживали по-разному. ГригорийВасильевич стал чаще хвататься за сердечные лекарства, Тамара Леонидовна резкопостарела и выглядела уже не на пятнадцать лет моложе, а ровно на все имеющиесягоды, а Люба, как и положено, работала, занималась близнецами, и на переживанияутраты у нее просто не оставалось ни сил, ни времени. Да и сама утрата еескорее злила, чем печалила.

Однако Филановские напрасно полагали, что избавились отненавистного Юрцевича раз и навсегда.

Прошел год, самый горький после потери близкого человека исамый трудный после рождения детей. Труппа театра разъехалась в отпуска,Григорий Васильевич отбыл в кардиологический санаторий, а Тамара Леонидовналегла в клинику, чтобы привести в порядок лицо. Люба осталась с детьми одна.Однажды на улице, где она сидела на скамеечке, покачивая широкую «двойную»коляску с мальчиками и читая книгу, к ней подошла незнакомая женщина и робкоспросила:

– Извините, вы – Люба?

– Любовь Григорьевна, – сухо бросила в ответ та,полагая, что перед ней мать кого-то из ее младшеклассников. Голову от книгиона, по обыкновению, не подняла.

– Извините, – покорно повторила женщина. –Можно с вами поговорить?

– О чем?

– О детях. О ваших мальчиках.

– Да-да, – рассеянно ответила Люба, по-прежнему неотрываясь от тома Экзюпери, которым в тот год зачитывалась вся страна. –Что вы хотели спросить?

Женщина немного помолчала, потом выпалила:

– Моя фамилия Юрцевич. Наталья Юрцевич. Я жена Сергея.

Люба вздрогнула, закрыла наконец книгу и посмотрела нанезнакомку. Самая обыкновенная, не уродина и не красавица, одета так себе,особенно по сравнению с Любой, и прическа какая-то дурацкая. Вот только глаза…Страдающие и одновременно безумные, как у человека, решившегося на последнийшаг, такой страшный, нежеланный, но единственно спасительный.

– Ну, я вас слушаю, – высокомерно произнесла она.

– Понимаете… Мне трудно говорить об этом… То, что яскажу, может показаться вам чудовищным… Простите меня…

Люба немного смягчилась.

– Да вы присядьте, – предложила она и подвинулась.

Наталья села и снова замолчала, поставив на колени клеенчатуюкошелку, потертую на швах. Люба терпеливо ждала.

– Красивые мальчики, – наконец выдавила Наталья.

Люба ничего не ответила, даже не кивнула. Она пыталасьпонять, как правильно себя вести, и мысленно порадовалась, что никак неотреагировала на имя Сергея Юрцевича. А как реагировать-то? Дать понять, чтознаешь, от кого Надя родила детей? Или делать вид, что вообще не понимаешь, ктоэта женщина и что ей может быть нужно? И упорно стоять на том, что отецмальчиков – совсем другой человек?

– Сережа знает про них.

Этого еще не хватало! Ну знает. И дальше что?

– Я понимаю, что глупо… Ваша сестра… Примите моисоболезнования, Любовь Григорьевна.

– Вот что мне меньше всего нужно в этой жизни, так этоваши соболезнования, – резко ответила Люба. – Это все, что вы хотелисказать?

Наталья испуганно взглянула на нее и заговорила торопливо,словно сказанное Любой подстегнуло ее и вывело из растерянности и смущения:

– Сережа очень любил вашу сестру. Я знаю. Он этого нескрывал. Он всегда был честным со мной, он просил развода, и я обещаларазвестись с ним, как только пройдет самое трудное время… Вы, может быть, незнаете, но у меня тоже ребенок, всего на три месяца старше ваших мальчиков. Мыдоговорились, что он поможет мне в первое время, а потом я его отпущу, чтобы онмог жениться на вашей сестре. Когда он узнал, что Надя умерла, он чуть с ума несошел от горя.