Трейси попросила его посмотреть, нет ли каких-нибудь свидетельств присутствия Алтеи в системе банка «Ронд». Другого своего старого друга, Джима Кейджа, яхтенного брокера, а по ночам взломщика сейфов, Трейси попросила выяснить, не знает ли кто-нибудь из его знакомых что-нибудь о женщине, искавшей взрывчатые вещества в течение нескольких недель перед гибелью Кранстона.

– Она американка, хорошо образована, привлекательна и богата. Волосы темно-каштановые, очень высокая. Хотя внешность, конечно, она могла изменить.

К огромному разочарованию Трейси, оба вытянули пустышку.

Система банка «Ронд» действительно была атакована и, похоже, скомпрометирована.

– К несчастью, за последние шесть недель это случилось четыре раза, – объяснил Пьер Бонсан. – Любое из этих нападений могла совершить твоя девица, но выяснить это невозможно. Наступила эра хакеров, Трейси. И ты это знаешь. Подобного рода кибератаки стали частью повседневной жизни всех крупных банков.

Джим Кейдж был настроен не менее пессимистично.

– Ни одна женщина, соответствующая твоему описанию, не искала здесь вещества для изготовления взрывных устройств, – сказал он Трейси в своем роскошном современном офисе с видом на озеро. – Впрочем, вообще никакие женщины.

Джим Кейдж был красив, пользовался большой популярностью у женщин – высокий и темноволосый, чересчур загорелый и чересчур белозубый. Трейси всегда ему нравилась, и он с радостью отметил, что она прекрасно сохранилась, хотя очень похудела. Под кашемировым темно-зеленым платьем, в котором она была сегодня, виднелись ребра. Некоторым мужчинам такое нравится, но на вкус Джима – это слишком. А Трейси шло даже это, она по-прежнему выглядела сногсшибательно. Все дело, конечно, в глазах – изумрудных… или желтовато-зеленых? Какие бы ни были глаза сейчас, они смотрели на него с упреком: она явно надеялась на большее.

– Проблема в том, Трейси, что мы с тобой относимся к старой школе и привыкли все делать сами: говорить с экспертами, с исполнителями. «Группа-99» совсем не такая, верно ведь? Это дети. Все, что им нужно для изготовления бомбы, они могут заказать онлайн. Романтики больше не осталось.

«Алтея далеко не ребенок, – подумала Трейси. – А в гибели Генри Кранстона совсем нет романтики». Но суть понятна. Алтея слишком умна, чтобы рисковать: зачем светиться, если можно обойтись без этого?

И теперь, приближаясь к мосту перед отелем «Сен-Жерве де Берг» и плотнее кутаясь в шубу, Трейси, наперекор своим принципам, признала поражение. Она сильно удивится, если Алтея или пропавшие четыре миллиона Генри Кранстона все еще находятся в Женеве и вообще в Европе. Снисходительное отношение мсье Ду там, в банке, стало горькой вишенкой на в целом неприятном торте. Вся поездка Трейси обернулась пустой тратой времени.

– Осторожнее!

Трейси так глубоко погрузилась в собственные мысли, что не смотрела, куда идет, и столкнулась с мужчиной на тротуаре. При этом она умудрилась выронить портфель, тот распахнулся, и бумаги разлетелись во все стороны.

– Позвольте, я вам помогу, – предложил мужчина, когда Трейси попыталась их собрать.

Он заговорил по-английски, и это было первое, что ее удивило, а второе – его улыбка: широкая и искренняя.

– Спасибо, – смущенно пробормотала Трейси, а когда вместе они собрали все документы, добавила: – Простите. Боюсь, я была далеко отсюда.

– Я заметил, – сказал он с улыбкой и, протягивая ей стопку писем, вдруг заметил на верхнем конверте то, что его очень удивило. – Вы, случайно, не… Трейси Уитни?

– Мы что, знакомы? – нахмурилась Трейси.

– Еще нет. – Улыбка мужчины сделалась еще шире. – Но, полагаю, должны познакомиться на следующей неделе в Нью-Йорке. Я Камерон Крю.

Тем же вечером во время обеда в индийском ресторане с двумя мишленовскими звездами, расположенном в отеле «Мандарин ориентал», где поселилась Трейси, она многое узнала о Камероне Крю.

Во-первых, та сияющая улыбка, которой он одарил ее чуть раньше, была явлением редким, и дело не в том, что он был недружелюбен или отнесся к ней холодно, как раз наоборот. Просто обычно Камерон вел себя исключительно серьезно.

Трейси начала с очевидного вопроса:

– Что вы делаете в Женеве?

Крю уже объяснил, откуда ему о ней известно: Грег Валтон позвонил пару дней назад и предложил им встретиться. Но пока не сказал, с какой целью прибыл в Швейцарию.

– Надо полагать, мы с вами здесь по одной причине, – ответил Камерон. – Во всяком случае, по схожей. Гибель Генри Кранстона привела к серьезным последствиям в нашем бизнесе. Есть некоторые проекты, в которых вместо «Кранстон энерджи» может принять участие моя компания. Я прилетел, чтобы встретиться с партнерами Генри и обсудить условия.

– Не хочу никого обидеть, – заметила Трейси, – но не напоминает ли это поведение стервятников? Человека убили, его останки еще, по сути, не остыли…

Камерон Крю пожал плечами не равнодушно, а скорее буднично.

– Это бизнес. Мы с Генри не были друзьями. Хотя, если уж быть до конца честным, даже если бы дружили, я бы все равно постарался как можно скорее заключить сделку с Польшей. Фрекинг – быстро развивающаяся отрасль. Если туда не войдем мы, то, будьте уверены, войдет «Эксон» или китайцы.

– Вот что убило Генри Кранстона, – заметила Трейси.

Камерон сделал глоток вина.

– Возможно.

– И это не заставляет вас нервничать?

– Нет. Не особенно. Честно говоря, Трейси, меня вообще мало что заставляет нервничать.

Принесли их заказ. Еда оказалась выше всяческих похвал – курица допиаза показалась Трейси самой вкусной из всего, что она когда-либо пробовала, даже лучше, чем в Дели, хотя впоследствии она помнила только их беседу.

Камерон Крю оказался приятным человеком, не таким, как она его представляла. Руководствуясь своим опытом, Трейси считала всех миллиардеров самодовольными и заносчивыми, даже филантропами, но в Камероне этих качеств не было и в помине. Он был сдержан, в меру серьезен и исключительно вежлив. Если улыбался, то улыбка напоминала луч солнца, прорвавшийся сквозь тучи. Но главное, что поразило Трейси, это бесконечная грусть в глазах.

Он не выглядел расстроенным или подавленным, совсем наоборот. Совершенно определенно беседа доставляла ему удовольствие, она чувствовала его заинтересованность, в особенности когда они начали обсуждать «Группу-99», их причастность к гибели Генри Кранстона и новую тактику. Грусть просто присутствовала в его глазах постоянно, как черный фоновый занавес на сцене. Актеры могут петь, танцевать или смеяться, но за их спинами всегда остается тьма.

У Трейси был такой же занавес. Впервые он опустился, когда ее мать покончила с собой. Затем еще раз, много лет спустя, когда она думала, что Джеф Стивенс ее предал. С каждой утратой занавес становился все темнее. Смерть Ника сделала его черным, как ночь.