– Что-то случилось? – спросил он. – Вас укачивает? Может быть, хотите сесть на переднее сиденье?

– Что? – вытаращилась на него Маша. – Нет. Не хочу я ничего. С чего вы решили вообще?

– Ни с чего! – буркнул Захар, хоть и нейтральным вежливым тоном, но было видно, что Машина фраза его задела. С другой стороны, не из-за того ли этот аккуратно подстриженный Захар так носится с Машей, что его босс дал ему инструкции относительно будущей любовницы?

Любовницы!

Машу передернуло, она сжала кулаки в немом бессилии. Как она могла сразу не разглядеть этого? Ведь все происходило буквально под ее носом. Затем резким движением Маша достала из сумки свой старый добрый телефон.

– Алло? Степочка? – против воли Машин голос звучал зло. – Можно я тебя спрошу кое о чем?

– А ты разве уже освободилась? – не менее ехидно ответил он. – Тебя освободили?

– Что ты хочешь мне сказать? – Маше пришлось снизить тон, чтобы хотя бы часть разговора прошла мимо Захара. – Если уж хочешь сказать гадость – скажи.

– Машка, что происходит? Вчера ты говорила, что тебя уволят, а сегодня все только и говорят что о твоем повышении.

– Кто говорит?

– Кто? Да все!

– Роберт говорит? – спросила Маша, нахмурившись. Еще не хватает, чтобы вся эта гадость дошла до него.

– Роберт? Господи, ты как с луны свалилась. Роберта целый день не было, он, по-моему, улетел на выставку архитектуры в свой обожаемый Амстердам. Жанна всем говорит, что ты переспала с Гончаровым, чтобы получить это место…

– Что? – ахнула Маша. – Я – что?..

– Нет? – спросил Степочка, и Маше тут же захотелось его убить.

– Ты что, хочешь сказать, что ты ей поверил? Да я тебя покалечу! Я с тобой больше никогда рядом не встану! Как ты мог?

– Я… да я что. Я не думал, – затараторил Степочка. – Значит, нет?

– Господи, конечно нет! – рявкнула Маша, наплевав на то, что именно услышит Захар. – Я ни за что бы не стала – ни за что!

– Да? – хмыкнул Степочка. – Жанна говорит, что Гончаров твой – самый роскошный мужчина Москвы и Московской области.

– Особенно области, – фыркнула Маша. – На своем поле он – просто бог, на фоне своих работяг. Нет, ну как ты мог!

– Жанна сказала, что любая бы…

– Я – не любая.

– Не рассказывай мне только про своего разнесчастного Роберта. Плевать он на тебя хотел.

– И что? Это значит, что я должна прокладывать себе путь в дизайн через постель? Даже звучит как-то неправильно. Ладно бы он был голливудским продюсером, тогда еще куда ни шло.

– Значит, он тебя не из-за этого нанял? Не из-за того, что ты с ним переспала? – уточнил Степочка. – А из-за чего тогда?

– Ты поразительно высоко оцениваешь мои способности, талант и умение работать на сложных, больших проектах. То есть ты считаешь, что просто нанять меня как дизайнера Гончаров ваш не мог? – разозлилась Маша.

– Ну почему, – протянул Степка. – Мог… наверное. Значит, ты поразила его своим дизайном? Ну надо же! Поздравляю.

– Что-то твой голос какой-то не такой. Прямо так сквозит недоверием, что мне сейчас уши продует! – Маша злилась, но ничего не могла поделать с воспоминаниями о том, как Гончаров достает ее из грязи и несет на руках в свою машину. Нанял он ее, как же.

– Ладно, брось. Не переспала – и молодец. А может, и не молодец. Я не знаю. Мне ваш Гончаров не показался таким уж красавцем. Ну, амбал и есть амбал. Спортсмен, наверное. Пловец. С таким не дай бог в темном переулке встретиться. Впрочем, если есть «АКМ»…

– Ты переиграл в стрелялки.

– Но Жанна стонет от восхищения: «Настоящий мужик. Ручищи. Плечищи. Да я бы, да с ним бы…»

– Придется мне увольняться, – бросила Маша тихо и устало. Степочка замолчал на несколько секунд, осмысливая противоречивую информацию.

– Но… ведь ты же с ним не переспала.

– Нет, – грустно подтвердила Маша. – Но мои огромные таланты тут тоже ни при чем. Скорее всего… он планирует… в общем, именно это.

– Ага, – озадаченно пробормотал Степа. – Давай я к тебе приеду.

– Давай! – всхлипнула Маша, и предательские слезы заструились по ее лицу. Она вспоминала, как Гончаров смотрел на нее, когда вез домой. Как смеялся и подшучивал над ней, как они о чем-то спорили – уже не вспомнить, о чем именно. Почему жизнь такая дурацкая штука? А она-то губы раскатала, назаказывала себе компьютеров. Представляла, как можно было бы увеличить привлекательность поселка в глазах покупателей. А Гончарова, оказывается, волновала только ее привлекательность.

Самое обидное, что в другое время и в другом месте такое внимание, возможно, было бы принято с совершенно другими чувствами. Кто знает, кто знает… Маша никому ничего не обещала, никаких обетов верности не приносила. Даже Роберту, да простит ее купидон. А теперь… Маша захлопнула дверцу машины, посмотрела на Захара заплаканными глазами и развернулась с твердым намерением никогда и ни за что больше не видеть никого из них – ни Роберта, ни Щучку, ни Захара.

И уж конечно, никакого Гончарова. Будь он неладен.

– Ты красное вино будешь или белое? – спросил Степочка, появившись у нее в дверях.

– А ты какое купил?

– Я купил оба, – усмехнулся приятель, извлекая две бутылки из сумки.

– Купил? – сощурилась Маша.

– Ну… унес с работы, да, и что? У нас же стресс, верно? И кто в нем виноват? Щучка. Перебьется он без этих двух бутылок. А мы – не перебьемся.

– По-моему, стресс – это у меня, – возразила Маша. – Это я вылетела с работы, а ты как был в полном шоколаде, так и остался. Вон, лоснишься.

– Ты лучше скажи: у тебя закуска есть? – спросил Степа. – А стресс – он и есть стресс. Один на всех. Или что, ты одна пить хочешь?

– Нет. Одна не хочу, – пробормотала Маша мрачно и раскрыла дверцу холодильника. В холодильнике было много света, но мало еды. Все, что мама оставляла в конце прошлой недели, уже кончилось, а что не кончилось, протухло, испортилось или изначально Маше не нравилось.

– Не, ну это никуда не годится! – возмутился Степочка. – И как мы должны с тобой стресс закусывать?

– Стресс не закусывают, его заедают.

– И в чем разница? Нет, ты скажи? В чем? – Степа подал Маше стакан с красным вином. Он принципиально не любил высокие бокалы на тонких ножках, и чувство это было взаимно – они не любили его и в его руках всегда бились и ломались. Так что Степа всегда разливал спиртное в самую нелепую тару. Стаканы, чашки, кружки, однажды даже в крышечку термоса.

– Не знаю, в чем разница. Ну, чирс! – Маша поднесла стакан и тюкнулась в Степин. Звук получился глухой, не как у хрусталя. Наплевать. Главное, чтобы мама не учуяла, что происходит на родине в ее отсутствие, какое моральное разложение и нравственное падение. Мама никогда в жизни не видела Машу пьяной, из чего, правда, вовсе не следовало, что Маша никогда пьяной не была. Просто получалось удерживать имидж, иногда ценой двухчасовой вытрезвительной прогулки по парку «Сокольники». Впрочем, Маша никогда не напивалась по-настоящему. Только однажды, что называется, прошла по грани, но в этом не было ее вины. Впрочем, мама бы все равно не поняла.