– Это Марано, – едва слышно шепнул Джузеппе. – Золотых делмастер. Помнишь, я тебе рассказывал? Он был так глуп, что поверил, когда япосулил ему найти в окрестностях Палермо богатый клад, и передал мне две сотниримских скуди, ибо, как известно, золото притягивает к себе золото. Меня пороюназывают Калиостро и верят всему, что я ни обещаю легковерным. Я предполагал,что Марано рано или поздно настигнет меня. Но ожидал, что это произойдет скореепоздно. Однако…

– Я ничего не понимаю. Что ты хочешь делать?

– Когда тебя ждет тюрьма, пытка и казнь, гораздо пагубнеедожидаться их, чем попытаться избежать. В первом случае эти бедствия тебянаверняка настигнут, во втором – исход может быть разным, – прошептал Беппо всамое ухо Лизы с тою же таинственностью, которая уже не раз озадачивала еенынче. На мгновение Джузеппе прижался к ее губам своими прохладными губами, иЛиза почувствовала, что он улыбается.

– Не забывай меня! Addio! – крикнул он, выскакивая изподворотни и очертя голову бросаясь наутек. Тяжелые шаги неуклюже загрохоталиследом, и запыхавшийся голос прокричал:

– Стой! Да будет навеки проклят день, когда я встретился сэтим отродьем Бальзамо! Стой! Держи его, держи!..

Лиза выждала несколько минут, прежде чем выйти изподворотни. Совсем рядом виднелись изящные очертания церквиСант-Элиджио-дельи-Орефичи. Значит, она была неподалеку от дома.

Она не думала, как будет объяснять свое отсутствие синьоруФальконе, а Чекине – пропажу ее платья. Она не думала даже о Джузеппе. Онапросто благодарила бога за то, что в ее жизни случился этот день.

«Addio» – это значит «прощай»…

Было уже вовсе темно, когда Лиза добралась до дому.Осторожно ведя ладонью по изгороди, нашарила наконец пролом среди плитракушечника и, подоткнув юбки повыше, пробралась в сад, думая только о том, какбы не разорвать, не попортить платье. Наверное, придется теперь отдать егоЧекине, чтобы хоть как-то загладить свою вину. Это будет хорошее возмещение. Ейбыло ничуть не жаль подарка Беппо: память об этом дне, о глазах странногоюноши, о его голосе, таком же мягком, бархатном, таинственном, как эти глаза,Лиза знала, останется с нею навсегда.

Вступая в новую полосу жизни, она с готовностью отрешаласьот всяких мелочей, знаков былого вроде лент, украшений, платков, одежды, к чемутак пристрастны, как правило, женщины. Нет, она без сожалений отдаст платьеЧекине да еще попросит молодую служанку как-нибудь надеть его, чтобы увидетьсебя со стороны и представить, как выглядела в этот невероятный, чудесный,сумасшедший день…

Лиза на миг приостановилась. Как ни забылась, как ниразгорячилась она, однако ворваться сейчас в чинные, тихие, печальные залывиллы Роза – вот такой, еще пылающей после своей авантюры! – было для нееневозможно. Поэтому, отыскав уже привыкшими к темноте глазами дорожку, ведущуюк черному ходу, Лиза поспешила туда, как вдруг женский голос, раздавшийсясовсем рядом, заставил ее замереть.

– Ты пожалеешь об этом… – прошипела женщина, и Лиза даже несразу узнала в этом свистящем, угрожающем шепоте всегда веселый и ласковыйголос Чекины. – Клянусь Мадонной! Ты вспомнишь мои слова, да поздно будет!

Лиза замерла, обливаясь холодным потом. Однако почему Чекинаговорит так грозно и, главное, кому это она угрожает?

– Подумать только! – воскликнула меж тем Чекина, недождавшись ответа; теперь голос ее дрожал, как голос обиженного ребенка. – Иведь именно я просила о твоем прощении! Именно я клялась и божилась, что тыискупишь свою слабость! Нет, не слабость, а большой грех! – произнесла она сособенною силою. – И вот теперь, когда следует только решиться, ты сидишь сложаруки и твердишь, что надо подождать!

– Но ведь старик еще не воротился, – наконец ответил еймужской голос.

Лиза чуть не вскрикнула: да ведь это Гаэтано! Под покровомночи он встречается с Чекиною! Но зачем, когда они и так днем видятся за деломи без дела? Не присутствует ли Лиза при выяснении отношений меж двухвлюбленных?..

– Быть может, – продолжал Гаэтано, как бы оправдываясь, –вести, им привезенные, будут таковы, что нам и тревожиться ни о чем не придетсяи все это окажется лишь пустою тратою времени?

– Мало вероятности, – огрызнулась Чекина.

Но Гаэтано перебил ее:

– А по-моему, как раз этого и следует ожидать! Ей уже нашлизамену, и вовсе не похоже, чтобы кто-то, кроме нее, продолжал лелеять какие-тонадежды. Я думаю…

Но уж этого Чекина выдержать не могла:

– Ты думаешь?! С ума сойти! Твое дело не думать, аисполнять, что велено! С какими бы вестями ни прибыл старик, будет лучше, еслиона умрет.

– Тогда ты просто дура! – Теперь уж и Гаэтано взъярился. –Какой прок от мертвого тела? Подчинить ее нашей воле – вот что нужно.

– Если кто здесь глуп, то именно ты, – ядовито промолвилаЧекина. – Ты живешь рядом с нею столько уж времени и до сих пор не уразумел,что никто и никогда не отыщет средства ее подчинить, покорить, поколебать! Даведь для нее не существует никого и ничего в мире, кроме нее самой и той цели,к которой она стремится! Она безумна, как и всякий человек, который обуреваемнеутолимой страстью, ибо сия страсть губительна!..

Внезапно под Лизиной ногою хрустнул сучок, но она нетронулась с места.

Однако дело уже было сделано. Легкий, торопливо удаляющийсяшум сказал ей, что Чекина и Гаэтано обратились в бегство, даже не узнав, что ихспугнуло. Лиза еще успела услышать, как служанка что-то пробормоталаповелительным тоном; различила только слова aqua tofana, но не поняла, что этозначит, – какая-то вода. Гаэтано не ответил, и они с Чекиной исчезли, какнезримые духи ночи.

* * *

Лиза по-прежнему стояла недвижима, едва переводя дыхание отстраха. Из всего подслушанного разговора ее наиболее поразила фраза Чекины отом, что всякая неутолимая страсть губительна. Лиза усмотрела здесь связь сосвоей пагубной любовью к Алексею… А впрочем, голова ее была настолько забитавоспоминаниями о встрече с Джузеппе, сердце настолько полно сим мимолетным, носладостным приключением, что мысли ее никак не могли двигаться в иномнаправлении, кроме как предполагая всюду и везде любовную интригу.