В этой комнате живет прошлое. Оно на стенах. Снимки и снова снимки. Множество снимков, с которых на Милдред смотрят дети и взрослые. Взрослых больше. Вот женщина, в которой с трудом, но можно узнать Лукрецию Эшби. Здесь она моложе. Строже.

Красивей.

И надменней. Она стоит, приобнимая мисс Уильямс, и улыбается, но улыбка эта напрочь лишена искренности, она – часть сложной маски, чужой игры.

Вот хмурый мужчина, который держит Лукрецию за руку. Старший Эшби? Вид у него настолько… непривычный, что дрожь пробирает.

- Извините, - Милдред вдохнула ароматный пар. – У вас ведь есть фотоальбомы?

- Есть, - мисс Уильямс не выглядела удивленной. – Вам какие?

- Все. С самого начала.

- Их много.

- И это хорошо.

Милдред заработала долгий взгляд и все-таки кивок.

Альбомов и вправду было много.

- Первый, - мисс Уильямс с нежностью провела по шершавой поверхности. – Я только-только приехала… Лукреция…

Женщина в желтом платье с отложным воротничком. Кружевная оборка. Пуговицы в два ряда. Прическа с плотными кудрями.

Строгое лицо.

Перчатки.

- Рядом с ней я выгляжу смешной.

Скорее забавной. Хрупкой. Воздушной. Платье ей несколько велико и совершенно не идет. Такие носят женщины постарше, но мисс Уильямс отчаянно пытается прибавить себе лет.

- Это Станислав, - она сама перевернула страницу.

Мужчина красив.

Не так, как Николас, хотя семейное сходство налицо. Но Станислав… серьезнее? Строже? Резче? В нем сочетаются сила, которая ощущается даже спустя время, и мягкость. На кого он смотрит? И кому улыбается.

- Я с первой  зарплаты купила себе фотокамеру, - мисс Уильямс улыбается в ответ, и становится очевидно, что над этой связью время не властно. – Помню, отвезла пленку в Тампеску, а ее испортили, проявили лишь часть фотографий и те плохо. Я тогда так расстроилась. Расплакалась просто. И Станислав меня увидел. Он часто в Тампеске бывал. По делам. Сказал, что это закономерно, что, если есть желание заняться фотографией, то следует научиться самой. Да и при школе не мешало бы фотолабораторию открыть. Тогда это казалось просто невозможным! Столько всего нужно, но… привезли через три дня.

Улыбка стала ярче. А взгляд… так не смотрят на посторонних мужчин. Интересно, он появился уже тогда? И замечала ли миссис Эшби его? Наверняка. Она из тех женщин, которые многое видят.

- Станислав сам все оборудовал… именно он учил Деккера. Вы ведь с ним знакомы? Он фото даже в Нью-Йорк отправлял. И некоторые печатали. А наши умники так и вовсе заказы делают. У него отлично получается снимать драконов. Людей, к слову, тоже, но кому интересны люди.

И снова поворот.

Лукреция опирается на руку мужа. Она стоит в полоборота к нему, с тонкой сигаретой на тонком же мундштуке. Идеальная. Совершенная.

Равнодушная.

И создается ощущение, что эти двое, стоящие рядом, безнадежно далеки друг от друга.

- Это самые удачные. Сперва у меня не слишком получалось. С полдюжины пленок я вообще безнадежно испортила. С печатью тоже… сколько я намаялась с выдержкой! Это у Деккера талант, он все с ходу, а я… я старалась.

Дети перед школой.

Маленькие и большие. Кто-то выделяется одеждой, кто-то – ростом.

Черная доска и буквы.

- Один из первых уроков. Господи, как я волновалась.

Церковь. Цветы. И женщины с цветами.

- Наш городской комитет благочестия, - мисс Уильямс поморщилась. Кажется, эти отношения у нее не складывались. – Моя семья никогда не отличалась особой религиозностью, да и я, уж простите… не слишком верю в высшие силы. Здесь же оказалось, что верить должны все. Не представляете, сколько нервов ушло. Они даже собирали подписи, требуя отослать меня ввиду недостаточной крепости веры.

Женщины незнакомы, но откуда-то создается ощущение, что, если снять нынешний комитет, то изменятся лишь платья.

Станут чуть короче.

Чуть пышнее.

И цветов на шляпках поубавится.

- Станислав послал их в бездну. Сказал, что если я не устраиваю, то они могут найти того учителя, который будет их устраивать, но платить ему они должны сами.

- И вы остались?

- У меня неплохое жалование. Но… в церковь пришлось ходить. Не потому, что я вдруг уверовала или испугалась, но я не хотела доставлять беспокойство Станиславу.

И имя его мисс Уильямс произносит с нежностью.

- Несколько раз школа поучаствовала в благотворительной ярмарке, на этом все и утихло. Разве что Джорджина так и не успокоилась… она запретила сыну ходить в школу. А Станислав решил не ссориться. Может, и к лучшему… Клайв всегда был сложным мальчиком.

Снова снимки.

Лица.

И тихая городская жизнь, которая проходит мимо Милдред. Люди, люди и снова люди. Удивленные. Растерянные. Серьезные. Осознающие важность момента. Искусственные позы и случайные фото, сделанные, когда те, кого снимают, не подозревают о том. И здесь люди живые, настоящие.

- У вас талант.

- Да нет… случается, что из одной пленки и сделать можно кадр-другой, не более. А вот у Деккера действительно талант. Мальчик сердцем прикипел к нашей лаборатории. Очень переживал, когда она сгорела.

Милдред подобралась.

- Нет, ничего такого… лето выдалось на редкость сухим. Вспыхнула трава, а когда начинается огненная поземка, то достается всем. Школа-то защищена была, Станислав изначально настоял на этом, а вот пристройка вспыхнула. Все оборудование и не только. Архив пленок, который там хранился. Отпечатанные снимки. И бумаги… совсем новые наборы для изучения радиоактивности. Пятьдесят долларов один! Помню, их привезли буквально накануне, а с ними и реактивы для химических экспериментов. Станислав желал, чтобы наша школа была не хуже, чем в Тампеске.

- А вы?

- А я была рада. Но… - мисс Уильямс закрыла альбом и прижала к худой груди. – Это был нехороший год… очень нехороший… много всего случилось и как-то сразу. Смешно жалеть о лаборатории, когда погибли люди.

Она замолчала, спохватившись, что явно сказала лишнего. Но тут же вздохнула, спрятала альбом на полку, чтобы вытащить другой.

- Вот… это Элисон. Официанткой  работала… не только ею. Поговаривали, что она охотно оказывала мужчинам услуги определенного толка… вы понимаете?

Милдред кивнула.

- Глупый случай, конечно. Нелепый, я бы даже сказала, беспрецедентный по глупости. Элисон постоянно заводила романы не с теми мужчинами. Ссорилась. И потом случалось… всякое. Новый приятель ее избил и так, что сломал ногу, но потом они помирились и выпили. Много выпили. Элисон в принципе злоупотребляла. И когда они протрезвели достаточно, чтобы осознать случившееся и пригласить Станислава, было поздно. Раны загноились. Ногу пришлось отнять…