Дьепп располагался на побережье Ла-Манша, к северо-востоку от Гавра. Большей частью он тянулся по берегам реки Арк, впадающей в пролив, поэтому к миазмам гниющих водорослей, выброшенных штормами, примешивалась еще и вонь нечистот, которые по сточным канавам стекали в реку. Тем не менее Мишель полной грудью вдыхал соленый морской воздух, и его ничуть не беспокоили не очень приятные запахи, долетавшие даже до возвышенности, где он облюбовал себе удобный камень, похожий на кресло великана.

Мишель прощался с Дьеппом. Учебный год в школе юнг пролетел незаметно. Он был не очень примечательным, за исключением того, что юный бретёр первое время старался быть тише воды, ниже травы. Мишель боялся, что однажды появится помощник парижского прево, и сначала бросит его в темницу, а потом потащит на суд.

Его прилежание нравилось преподавателям и начальству школы, но было превратно истолковано учениками. Смуглый, черноволосый, с живым горящим взглядом, Мишель де Граммон был низкого роста, отчего сильно страдал, ведь большинство юнг оказались выше его на голову. Многие ученики относились к нему пренебрежительно, часто задирали, вызывая на драку, а дрались юнги почти каждый день, из-за малейшего пустяка, но Мишель не поддавался на провокации и старался побыстрее удалиться. Спустя полгода у него появилось два прозвища: Испанец – из-за смуглости и Тибо – с намеком на хрестоматийного труса Тибо де Буржа, героя старинных поэм.

Шуточки закончились, когда для юнг пришел черед взбодриться после занятий мореходной астрономией и навигацией, физическими упражнениями, а именно – фехтованием на шпагах, что было обязательной дисциплиной для будущих моряков. Фехтмейстер, скептически оглядев Мишеля с головы до ног, что-то буркнул и указал на легкую шпагу, стоявшую в ряду других на специальной подставке с зажимом. Но юноша, нимало не смутившись, выбрал себе самую тяжелую и длинную шпагу – седельную, кавалерийскую, обращение с которой предполагало хорошие физические кондиции и незаурядное мастерство.

Драться ему выпало со своим главным обидчиком, верзилой по имени Этьен Делорм. Тот лишь зловеще ухмыльнулся, когда узнал в сопернике «коротышку Тибо». Но едва начался бой, ему стало не до смеха. Мишель гонял его как зайца и наносил не уколы, а удары со всей своей немалой силой. Пораженный фехтмейстер еле оттеснил его от Делорма; и все равно, он немного опоздал – точным ударом тяжелого клинка Мишель, как и намеревался, сломал противнику ключицу.

После этого были и другие учебные бои, и вскоре все стали бояться Мишеля, потому как он дрался настолько свирепо, что противники пугались одного его вида. А уж техника фехтования у него была поставлена превосходно. В чем не преминул убедиться и сам фехтмейстер, когда однажды решил проверить Мишеля по-взрослому, – сразился с ним сам, правда в пустом зале. Де Граммон мог убить его десять раз, будь это в настоящем бою, но в последний момент менял направление удара, чтобы наткнуться на защиту фехтмейстера, – ему не хотелось приобретать столь сильного врага.

Учитель фехтования зауважал Мишеля и всегда ставил его другим юнгам в пример. А когда пришла пора распределения по кораблям, он вместе с другими преподавателями рекомендовал послать Мишеля де Граммона на обучение в Королевскую морскую школу в Тулоне, которая готовила морских офицеров. И для этого были более чем веские основания – юный бретёр имел светлую голову и учился весьма прилежно. А все потому, что боялся лишний раз показаться на улицах Дьеппа, в отличие от своих товарищей, и в свободные часы из-за безделья корпел над книгами.

Но одно место в Дьеппе влекло к себе Мишеля со страшной силой – скалистый обрыв, на котором стоял мрачный замок. Отсюда открывалась морская даль, и будущий юнга, сощурив глаза так, что оставались едва заметные щелочки, предавался мечтаниям. Неожиданно для себя он, в общем-то сухопутная крыса, полюбил море. Ему нравилось все: и шторма, и соленый ветер, и дождевое ненастье, и звездные ночи на берегу, у костра, над которым висит котелок с рыбной похлебкой, а в особенности ранний рассвет, когда небо заливает пурпуром весь пролив и кажется, что корабли плывут по огненной реке.

Ему чудились морские сражения, неистовые крики абордажной команды, звон клинков, выстрелы из мушкетов и орудий. Он представлял себя в самой гуще кровопролитной схватки, а иногда доходило даже до того, что Мишель чувствовал боль от ранений, нанесенных ему призрачными тенями. Тогда он вскрикивал, широко открывал глаза и постепенно приходил в себя…

Перед тем как отправиться в морскую школу, ему предстояло провести полгода на корабле, чтобы на своей шкуре прочувствовать, что такое флот и королевская служба. Мишель практиковался на трехмачтовом малом фрегате старой постройки с полным парусным вооружением и одной орудийной палубой. По английской классификации «Пикардиец» – так назывался фрегат – соответствовал шестому рангу и имел всего лишь двадцать пять пушек.

Мишель де Граммон был сильно разочарован, и не столько самой службой, сколько теми задачами, которые выполнял фрегат. За полгода не случилось ни одной битвы, где бы Мишель смог проявить свои боевые качества и отличиться. «Пикардиец» охранял торговые пути в Ла-Манше от пиратов. Но, как назло, морские разбойники, в основном англичане, будто чуяли, куда направляется фрегат, и избегали с ним встречаться.

«Пикардиец», несмотря на то что его не раз чинили, был резвым, как молодой конек, и быстроходным, что в какой-то мере примиряло Мишеля с положением дел. Он восхищался, когда юркий фрегат шел в бейдевинд – галсами. Упругий ветер трепал густые черные волосы юнги, заплетенные по-морскому обычаю в косичку, соленые брызги кропили лицо, и Мишелю казалось, что «Пикардиец» летит над водой, перепрыгивая с волны на волну.

Его не волновало, что на фрегате отсутствовали элементарные удобства. Матросы, а вместе с ними и юнга спали на батарейной палубе между двумя соседними пушками и корабельным бортом. Парусиновая занавеска, две скамьи, сундучок и подвесной стол – вот и вся меблировка этого закутка. А сервировка стола кроме ложек, мисок и кружек состояла из оловянного бака для пищи и небольшого бочонка с водой, в которую добавляли немного рома – для предохранения от болезней.

Мишеля утешало, что корабельный быт командного состава существенно отличался от матросского, ведь в будущем он обязательно станет морским офицером! Каждому командиру выделялись отдельная каюта и матрос-денщик, в кают-компании имелись столовое серебро, фарфор и хрусталь. Да и еда значительно отличалась от той, что предназначалась матросам, как по качеству, так и по количеству. На «Пикардийце» полагалось на одного человека всего-то полтора фунта сухарей в сутки, фунт говядины или полфунта свинины, один литр воды, уксус, немного оливкового масла, лук, чеснок и другие овощи. В постные дни вместо масла давали рыбу и сыр. Раз в неделю ради экономии продуктов корабельный кок готовил так называемый потаж. Обычно матросы получали его в понедельник, поэтому этот день все не любили. Всю неделю кок собирал кости, хрящи, кожуру, очистки, а потом варил из всей этой дряни болтушку, для вкуса добавляя немного муки и специи.

Команде юнга пришелся по нраву. Он был легок на подъем и мог найти общий язык с любым. Что касается офицеров, то они не очень присматривались к Мишелю; для них главным было то, что юнга исполнителен и ему не нужно повторять приказ дважды.