Брат все рвался приехать, проведать меня, посмотреть, как я устроилась, но то дела на фирме его задерживали, то форс-мажоры с детьми. А я и не настаивала. Даже наоборот: отговаривала, как могла. Мне было вполне уютно в своей раковине.

Родители же очень переживали, конечно, но уважали мое желание жить отдельно от них самостоятельной жизнью. С мамой мы созванивались каждый день, она чувствовала, что в моей душе что-то происходит, но сдерживалась. Тактично молчала и ждала, когда я поделюсь своими переживаниями сама, уважая выстроенные мною же границы.

Но я не торопилась. И лишь сейчас понимаю, почему.

Всю жизнь окружающие считали меня образцовой дочерью, коллегой и подругой. Мне это внушали с самого детства, сразу поставив высокую планку. И я просто боялась открыть душу, показаться неидеальной. Я боялась увидеть в глазах близких разочарование и осуждение.

Лишь однажды, когда Арслан впервые несмело толкнул меня ножкой, я решаюсь. Мне нужно с кем-то поделиться радостью и восторгом, что фонтаном бьют из меня.

Разумеется, первым я захотела набрать Тимура, но быстро осекаюсь, вспомнив его хладнокровные и безжалостные слова. А так хочется и первые фотографии малыша с УЗИ отправить, и с животом, и просто дать знать, что скоро он станет отцом самого замечательного мальчика на свете…

Потом я все же решаюсь и набираю маму. Да, моя новость будет для нее шоком, и я не знаю, как она воспримет, но я больше не хочу быть одинокой.

Но мама меня огорошивает.

– Эммочка, доченька, здравствуй! – слышится в трубке заплаканный голос мамы. – Как хорошо, что ты позвонила!

– Мама, что случилось? – я напрягаюсь, чувствуя, что произошло что-то неладное.

Как в воду глядела.

– У папы давление скакнуло, мы пытались сами сбить, но становилось только хуже.

– Как он?!

– Сейчас приехала «Скорая», ему сделали укол, кажется, становится лучше…

Я успокаиваю маму, как могу, убеждая и ее, и себя, что все будет хорошо, что папа у нас борец и обязательно выкарабкается. А вечером уже покупаю билет на ближайший рейс, чтобы быть рядом с родителями, поддержать маму, а там буду действовать по обстоятельствам.

Так как живот у меня очень маленький, и его незаметно в свободном спортивном костюме, родители даже не догадываются о моем положении. Я уже решаюсь поделиться с ними радостной новостью, но…

На следующий день у папы случается инфаркт. Мы привозим в клинику его вовремя, врачам удается стабилизировать его состояние, но лечащий доктор запрещает какие-либо волнения, как положительные, так и негативные.

Я возвращаюсь в Питер через неделю, так и увезя свой секрет с собой. История с моим братом Вадимом сильно подкосила здоровье родителей, и я не хочу, чтобы они переживали еще и за меня.

И тогда, возвращаясь домой в «Сапсане», я принимаю решение, что скажу обо все постфактум: рожу и привезу внука знакомиться с бабушкой и дедушкой.

* * *

Я останавливаюсь посреди улицы и делаю глубокий вдох и выдох, но вместо спасительного кислорода острая боль пронзает легкие. Их как будто опаляет огнем, сжигая все внутри напалмом.

Не верю! Я не верю, что все это может происходить со мной! Это же мой малыш, мой долгожданный сыночек! Крошка от любимого человека, единственная ниточка, что связывает нас. Все, что у меня осталось от первой настоящей любви. И пусть Тимур меня никогда не любил, я ни за что не смогу убить нашего с ним сына! У меня нет в этом мире никого ближе, роднее и дороже.

Решительно достаю телефон и набираю номер коллеги. Она недавно тоже ушла во второй декрет, и наверняка у нее есть контакты хорошего врача. Потому что они с мужем сделали ЭКО, и он трясется над ней, как над хрупкой хрустальной вазой.

– Алло? – раздается на том проводе удивленное.

– Здравствуй, Настя, не отвлекаю?

– Нет, слушаю тебя внимательно. Признаться, я удивлена твоим звонком. Что-то случилось на работе?

– Нет, там все в порядке. Я по другому вопросу.

Озвучиваю коллеге свою просьбу, и, о, счастье! у нее, конечно же есть целых два номера таких специалистов. Выслушав, какие они крутые и первоклассные, прошу ее выслать мне номера в мессенджер, сама тем временем вызываю такси.

Уже через каких-то полчаса я сижу в кабинете врача. Она улыбается, заботливо помогает устроиться мне на кушетке. Я протягиваю ей обменную карту, доктор бегло читает мои данные и замирает.

– Как, говорите, ваша фамилия? – растерянно произносит, как будто не она прочла ее минуту назад. Улыбка медленно стекает с ее лица, а глаза наполняются сочувствием и сожалением.

– Штефан. А что?

– Нет, нет, все в порядке, – она торопливо выливает мне гель на живот и начинает водить датчиком, сильно закусив губу. В голове мелькает мысль, что врач волнуется не меньше моего, но тут же пропадает, едва я слышу смертельный приговор.

– К сожалению, предыдущая коллега поставила верный диагноз. Увы, Эммочка, мне нечем вас обрадовать и обнадежить. Вам нужно прерывать эту беременность.

Во второй раз слышать подобное так же больно и страшно, как в первый, но я как будто внутренне была к этому готова.

Тем не менее, я продолжаю верить в чудо, и мне кажется, что врачи ошибаются. Ведь они всегда, чтобы перестраховаться, озвучивают самый страшный диагноз, чтобы пациент в случае чего был готов к любому развитию событий.

Но к такому нельзя быть готовым.

Я по-прежнему не понимаю, как можно своими руками в прямом смысле слова подписать смертельный приговор малышу?! Тому крошке внутри меня, которого я так мечтаю взять на руки, прижать к груди, целовать в лобик перед сном и каждую минуту шептать, что люблю его больше жизни?!

КАК?!

Сил на борьбу становится все меньше, но я не согласна! Янайду того, кто скажет: ваш малыш здоров, мои коллеги ошиблись! Именно поэтому я собираюсь с силами и еду ко второму доктору, контакты которого прислала моя коллега.

Но чуда не случается.

– Мне очень жаль, – в ее глазах я вижу слезы. Или это все же мои?..– Вам нужно сдаться, Эмма. Перестать искать того, кто скажет вам то, что вы хотите услышать. Так бывает. Вы совершенно в этом не виноваты. От такого никто не застрахован. Сейчас вам надо пережить это горе и решить, когда это случится.

Эмма

Едва переставляя ноги, я прохожу в квартиру, даже не включая свет. После слов врача, которые молотками все еще стучат в мозгу, внутри меня как будто все выжгли, и лишь пепел горечью оседает.

Я понятия не