любуюсь длинными, как у девчонки, ресницами. И неожиданно оказываюсь перевернутой на спину.

— Попалась? — грубовато шепчет Морозов. — Теперь не отвертишься.

Хриплый рык мужа действует завораживающе.

— И не собираюсь, — подначивая, всматриваюсь я в сонные голубые глаза.

— Тогда держись, — предупреждает шутливо Тимофей, одним движением вторгаясь внутрь.

Охнув от неожиданности, оплетаю накачанный торс ногами и уплываю в нирвану. Крышу реально сносит. И я плыву…Плыву.

— Фу-ух, — выдыхает Морозов, через несколько минут падая рядом. — Вы мертвого из могилы поднимите, Валерия Васильевна, — усмехается он, утыкаясь губами в мой висок. И предлагает страдальческим тоном: — Давай поспим, а?

— А сколько сейчас время? Девчонок кормить не пора?

Муж одним движением откатывается к краю кровати. Тянется к телефону.

Хлопает рукой по пустой поверхности тумбочки.

— Кажется, внизу забыл сотовый… Ну капец.

Качусь к своему краю. И схватив трубку, торжественно провозглашаю:

— Двадцать три двадцать, еще с полчаса можем поспать.

— Еще двенадцати нет! — шутливо морщится Тимофей и, притянув меня к себе, соглашается: — Полежим еще немножко. Потом, пока ты девчонок покормишь, я чай заварю и бутеры сделаю.

Можно, конечно, поспорить. Сослаться на ЗОЖ и позднее время. Но кто же откажет Тимофею Морозову? Точно не я!

Устроившись на широкой груди мужа, лениво очерчиваю узоры на его предплечье.

— А это какая буква? Угадай! — мурлычу я расслабленно.

— Ммм… «А» или «Л»… Давай еще раз, — втягивается в игру полусонный Тимофей.

Хихикаю, снова выводя узоры. И неожиданно чувствую, как напрягается муж. Приподнявшись на локте, прислушивается.

— Что там? — спрашиваю я напряженно.

— Столетов, гребаный кабан. Носится по кухне, аж стены дрожат.

— Что ему нужно?

— Еще раз в морду получить не терпится, — недовольно вздыхает муж. И снова прислушивается. Теперь уже к наступившей тишине. — Угомонился он там?

— У него своего дома нет? Почему он с нами живет?

— Есть, конечно. Но там тетя Люда его пилит. А тут спокойнее. Ну и охраняет он нас.

— От кого? — спрашиваю я тревожно. Но на лестнице слышатся тяжелые шаги Столетова, и мой вопрос остается без ответа.

— Сюда прется, что ли? — не на шутку напрягается муж. На всякий случай прикрывает меня покрывалом.

— Тима, ты здесь? — колотит в дверь Богдан.

— Да, сейчас выйду, — раздраженно откликается муж и добавляет сердито: — Какого хрена ты ломишься? Горим, что ли?

— Так на Ольховке пожар! Весь район занялся! Никак потушить не могут…

— Твою ж мать! — скатывается с постели муж. Лихорадочно натягивает боксеры и брюки.

— Так, Лера, — наклоняется он ко мне. Но в глазах плещутся тревога и ярость. Тимофей уже не здесь. Мысленно тушит огонь и пытается помочь людям. — Вызывай Надю. Как придет, запирайте двери. Никого не впускать. Не нравится мне этот фейерверк.

Муж торопливо чмокает меня в лоб и, выскочив за дверь, рявкает на Богдана:

— Какого мне сразу не позвонил?

— Телефон проверь. Стопятьсот пропущенных вызовов, — басит Столетов.

Закутавшись в покрывало, пытаюсь представить район, терпящий бедствие. Это самая окраина города, застроенная хибарами. Как бельмо на глазу Шанска.

Шаги постепенно стихают. Хлопает дверь. Слышится звук отъезжающего автомобиля.

«Вот тебе и ночь любви!» — поднимаясь с постели, фыркаю я недовольно.

Вздрогнув от звонка домофона, на ходу натягиваю халат.

— Я бы сама справилась, — охаю я, пропуская в дом Надежду.

— Тима велел, — многозначительно замечает она.

Значит, думает о нас. Не забыл. Позвонил с дороги. Хотя сейчас у Морозова дел невпроворот.

— Почему загорелось, не знаешь? — спрашиваю я Надежду, включая чайник.

— Ой, да там же одни сараи! Говнобайка она и есть! Какой-нибудь притырок уснул с окурком. Вот и понеслось.

«Только бы не поджог», — зябко ежусь я, обнимая себя за плечи. По позвоночнику струится обжигающий холод.

Неблагополучный район с одной стороны примыкает к комбинату. И вполне возможно, пожар устроили по заказу Копылова.

Хотя зачем? Он же солидный человек. И не должен опуститься до лютого криминала.

«В любом случае, Тиме сейчас придется несладко», — вздыхаю я. И заслышав дружный плач дочек, несусь наверх.

Глава 27

Тимофей

— Я тебе звонил, звонил, а ты трубку не брал, — бухтит по дороге к машине Столетов.

— Спал, — огрызаюсь я, на ходу просматривая пропущенные вызовы. От Богдана, от замов, от МЧС и полиции…

«А без меня потушить не могут, блин», — морщусь я от раздражения.

— Кофе бы сейчас, — усевшись за руль, мечтаю я вслух.

— Вроде в центре какие-то ларьки работают, — подхватывает Богдан.

— Если сучонка Дроздова, то обойдусь. А то отравит еще, козел!

— Да ладно! — смеется Богдан. — Тебя скорее Лера твоя отравит.

Резко паркуюсь около обочины. Настроение и так ушло в минус от пожара в Ольховке. Еще неизвестно, какие будут последствия. А они будут.

Сейчас бы дрых рядом с женой.

— Выходи, — велю я Столетову.

— Это еще почему? — словно не понимает он.

— Бить тебя уже бесполезно. Голова давно отбита. Остается только одно. Не слушать твой поганый треп. Давай дергай отсюда.

— Да никуда я не пойду, — в своей нагловатой манере откликается Богдан.

— Тогда заткнись, понял?

Пару минут мы едем молча. А затем Столетов снова подает голос.

— Тима, а эта футболка на тебе какого бренда?

Изумленно приподняв трикотажную ткань, мельком оглядываю внушительный якорь, вписанный в треугольник. А в одном из углов покоятся пять буковок.

ПРАДА.

— Это самое важное, что тебе хочется сейчас узнать? — интересуюсь я саркастически.

— Мне — нет. А твои враги раздуют целую историю. Сколько эта тряпка стоит?

Задумываюсь на минуту. Сколько я за нее платил? Уже не помню. Кажется, восемьдесят косарей или даже сто…

В любом случае, Богдан прав. К погорельцам в такой одежке являться нельзя. Кто-нибудь обязательно сфотографирует, найдет в интернете. А там и до скандала недалеко.

— Ко мне заскочим на минутку. Выдам тебе что-нибудь демократичное, — заявляет Богдан. А я, соглашаясь, молча перестраиваюсь и, свернув в знакомый проулок, останавливаюсь около одноэтажного старого дома.

— Ты бы хоть ставни покрасил, — киваю я на облупившуюся на створках краску.

— Некогда мне. Потом, — отмахивается Столетов и, нырнув в калитку, возвращается через минуту с белой