Лере и поговорить было не с кем – не со свекровью же, в самом-то деле. Обсуждать с мамой собственную супружескую измену было решительно невозможно. Отец скорей бы понял, но он тут же рассказал бы все матери. Как же получилось, что она совсем одна? Куда делись все друзья? Где ее близкие подруги? Как вышло, что единственный друг – сын? Они очень сильно сблизились за это время, и Лера вдруг стала ревновать, наблюдая, как Федя общается с отцом. Она присматривалась к Юре, пытаясь понять, возможно ли возвращение былых чувств, но он по-прежнему чудовищно ее раздражал. Бесило все: как он сидит, жестикулирует, ест, храпит. Юра же смотрел на нее несчастными глазами, красноречиво вздыхал и напоминал брошенного пса, что злило Леру еще больше.

Андрею она не звонила, потому что не знала, что сказать. Он тоже не звонил. Так прошел сентябрь. Андрей объявился 13 октября – этот день навсегда стал для Леры «черной пятницей». Сразу после его звонка она сорвалась с работы и помчалась в торговый центр, где порой встречалась с Андреем. Они даже не поцеловались при встрече – Лера подошла и попыталась улыбнуться, но получилось плохо. Они помолчали, глядя друг на друга, потом Лера опустила голову.

– Ну что, мне стоит тебя ждать? Ты приедешь? – спросил Андрей.

Лера молчала.

– Значит, ты остаешься с мужем. Ладно. Тогда давай расстанемся прямо сейчас. А то очень больно.

– Андрей…

Но он резко повернулся и пошел быстрым шагом вдоль длинного коридора между киосками.

– Андрей!

Лера не выдержала и побежала следом – догнала и обняла:

– Прости! Прости меня! Не уходи так! Я люблю тебя, но не могу, никак не могу! Прости, прости…

Она, плача, уткнулась головой в его плечо, и Андрей обнял ее:

– Ну что ты, что ты! Перестань. Не надо. Не можешь, и ладно. Что теперь делать.

Они поцеловались несколько раз, потом долго стояли, обнявшись, посреди торгового центра, и люди обтекали их, словно своеобразную скульптурную группу. Как нарочно, они застыли около магазинчика с садовым инвентарем, перед которым рядком выстроились на редкость уродливые гномы, лягушки, собаки и коты, с одинаковым выражением наивного удивления на керамических физиономиях. Наконец, Лера перестала всхлипывать и подняла к Андрею заплаканное лицо:

– Ты не будешь обижаться на меня?

– Не буду, – мягко сказал Андрей и поправил ее растрепавшиеся волосы. – Хочешь, куплю тебе сейчас что-нибудь на память обо мне?

– Хочу! А я тебе куплю! Что-нибудь маленькое, да?

И они минут двадцать ходили по магазинчикам, пока не забрели в отдел игрушек, где Лера сразу же с воплем восторга схватила какое-то оранжевое длинноухое существо:

– Вот этого хочу! У-у, какой!

– Кто это?!

– Заяц!

– А почему он оранжевый? И нос у него какой-то подозрительно красный! Где его хоть сделали?

– В Китае! – прочитала Лера на этикетке. – Это специальный китайский заяц!

– По-моему, он просто пьяный, – сказал Андрей, расплачиваясь. – Посмотри на его лицо.

– Ну да, китайский пьяный заяц!

Андрею они купили маленькую собачку-брелок: он сказал, что эта болонка – копия Леры. Выйдя из торгового центра, они простились окончательно, и, хотя Андрей обещал звонить и писать, обоим было понятно, что это конец.

Лера шла домой, держа в объятиях пьяного зайца, и невольно улыбалась, а прохожие на нее оглядывались. Она посадила зайца на кровать и покачала головой: надо же было такого чудика сотворить! Тут появился Федя и сразу оценил игрушку:

– Ух ты, прикольный какой! Он кто?

– Заяц.

– Странный вообще-то!

– Обычный китайский пьяный заяц.

– Класс! Я возьму?

– Нет. Это моя игрушка.

– Твоя?!

– Ну да. Иногда и взрослые играют. Так что не трогай, ладно? Я же не беру твои игрушки.

Сын фыркнул и удалился, показав на прощание язык:

– А я все равно возьму! Бе-бе-бе!

И Лере вдруг стало так невыносимо больно и обидно, что она побежала в ванную, пустила воду мощной струей и зарыдала. Ну почему, почему у нее все отбирают?! Ребенка, любовь! Дурацкого зайца – и то отдай! Она плакала взахлеб, подвывая от горя, и не услышала, как отворилась дверь, которую она забыла запереть, и на пороге появился перепуганный Федя:

– Мам, ты чего?!

Лера опомнилась. Она быстро умылась и закрутила воду.

– Ничего, все в порядке. Это я так.

– Ты из-за зайца, что ли? Да не буду я его брать! Я вот вырасту и сто таких зайцев тебе куплю, хочешь?

– Федя… Медвежонок ты мой! Иди сюда.

Лера обняла сына, и тот судорожно в нее вцепился. Плечики его вздрагивали.

– Что ты, малыш? Напугался?

Федя только кивнул.

– Прости меня. Я не буду больше, честное слово. И зайца ты можешь всегда брать, как захочешь, я пошутила. Только потом на место возвращай, ладно?

Лера целовала его макушку, гладила волосы, а сердце сжималось от любви: «Мальчик мой, радость моя! Сто зайцев он мне купит, ты подумай!»

Федя посмотрел на мать. Та улыбнулась:

– Все хорошо. Правда-правда.

– Ты не плачь так больше, ладно? – сказал он очень серьезно. – А то страшно.

– Не буду, – так же серьезно пообещала Лера.

Федя помялся, но потом все-таки шепотом спросил:

– Это ты из-за Валечки плакала, да? На самом деле?

– Да, – так же тихо ответила Лера и снова обняла сына. – Да, из-за Валечки. Ты все понимаешь.

Но обещание, данное сыну, сдержать оказалось очень трудно: слезы стояли так близко, что прорывались из-за любого пустяка. Андрей улетал двадцатого, и Лера надеялась, что ей станет легче, потому что всю неделю лелеяла безумную надежду: вдруг он передумает и останется! Хотя понимала, что ничего хорошего это не сулит. В пятницу Лера с отрешенным видом выдавала ученикам книжки, а сама считала часы и минуты до вылета. Ей казалось, что самолет унесет с собой не только Андрея, но и всю радость жизни. Закрыв вечером библиотеку, она задумалась: домой идти не хотелось. Федя был у приятеля, дома никого. К родителям поехать? Нет, лучше не надо. Просто погулять по улицам? Дождь идет…

И она пошла к свекрови. Роза Петровна немного удивилась, увидев Леру, но тут же заулыбалась:

– Ой, какая радость! Проходи, дорогая!

– Я не помешаю?