подключение Мервина к аппарату искусственной вентиляции легких даст нам время выяснить причину его проблем и устранить ее. Однако я был не прав. Мы должны были лечить не проблему, а самого Мервина.

Иногда полезно задаться вопросом о том, кто является главным в отделении реанимации. Это не врачи, не медсестры и даже не родственники больных. Это не менеджер больницы и не судья в медицинском суде. Главный — пациент. Находясь в критическом состоянии, он не всегда способен сообщать о своих желаниях, поэтому родственники ставят себя на его место.

Жена и племянница Мервина предоставили мне подробное трагическое описание того, как заболевание легких постепенно разрушало его жизнь в течение последних нескольких лет. Из сильного и уверенного в себе мужчины он превратился в того, кто даже не хотел выходить из дома.

Иногда сложно представить, что жизнь пациентов до опасной болезни и после нее может кардинально отличаться. Заботясь о Мервине в такое тяжелое для него время, я бы никогда не догадался о его интереснейшем прошлом. Многие годы Мервин стремился к идеальному здоровью. Он десять лет был успешным бодибилдером, и друзья называли его «зверь», когда он без труда швырял тяжелые мешки с мукой на местной фабрике. В молодости Мервин был прекрасным спортсменом и однажды победил в соревнованиях по плаванию человека, который через два года завоевал бронзовую медаль на Олимпийских играх. Он был талантливым спортсменом, которого все любили и уважали. В юности он также был великолепным музыкантом, и во время болезни Мервин заново открыл в себе страсть к музыке. Понимая, какое будущее его ждет, Мервин сказал своим близким, что не хочет жить, если его состояние еще сильнее ухудшится. Он не хотел, чтобы его реанимировали или подключали к аппарату искусственной вентиляции легких. Все, чего хотел Мервин, — это оставаться достаточно здоровым, чтобы заниматься любимыми делами.

Бодибилдинг давно остался в прошлом из-за ХОБЛ, но он перешел от ваяния своего тела к ваянию фигур из дерева. Резьба по дереву стала неотъемлемой частью его жизни. Однажды Мервин потратил несколько месяцев на то, чтобы вручную вырезать из красного дерева и клена красивую мускулистую лошадку-качалку, которую он назвал Меган в честь своей умершей собаки. Когда его легкие уже не могли выдерживать напряжение, необходимое для работы с деревом, он нашел себе новое увлечение. Вишнево-красная гитара Мервина Hofner Verithin 1964 года выпуска в 1960-х годах побывала в сотнях клубов, когда голос ее владельца еще был громким и мелодичным. Как ведущий гитарист и вокалист в группе из четырех человек Мервин играл вместе с великими музыкантами. К сожалению, его гитара была потеряна в 1970-х, как и страсть к музыке. Секретный план его жены отыскать и отреставрировать ту гитару в качестве подарка на Рождество пришелся как раз кстати, поскольку дыхание Мервина становилось все более затрудненным. На поцарапанной гитаре не играли более 40 лет, но всего за несколько недель Мервин снова влюбился в создание собственной музыки. Это переросло в страсть, которая мотивировала его продолжать жить.

В тот вечер, после того как мы убрали оборудование, необходимое для подключения Мервина к аппарату искусственной вентиляции легких, я вернулся домой и рассказал о нем семье. Утром я пришел в больницу грустный, поскольку ожидал увидеть пустую койку в том месте, где Мервин накануне боролся за жизнь. Мы испробовали все ср едства, которые могли улучшить его состояние. Хотя мы были не в силах вылечить его хроническое заболевание легких, оставался крошечный шанс, что нам еще раз удастся вытащить его из кризиса. К сожалению, в середине ночи ситуация не внушала надежд. Уровень кислорода в крови Мервина был опасно низким, а углекислого газа — опасно высоким. Ничто не помогало.

Однако на рассвете все изменилось. Возможно, помогли стероиды, физиотерапия или что-то еще. Постепенно Мервину становилось лучше. Когда я пришел утром, он лежал с открытыми глазами и просил чашку чая, а жена держала его за руку.

Когда через несколько месяцев я навестил Мервина у него дома, он выглядел совершенно другим человеком. Да, у него началась одышка, когда он встал поприветствовать меня, но он мог себя контролировать. По всему дому были разбросаны свидетельства его болезни легких: множество ингаляторов разных цветов и спасительная упаковка стероидов на случай, если произойдет еще одно обострение. Мервин провел четыре дня в реанимации, подключенный к аппарату НИВЛ, и две недели в обычной палате. Он понимал, что через некоторое время болезнь снова обострится. Но не сегодня. Пока я пил чай, Мервин сидел в своем любимом кресле и рассказывал о курсе реабилитации, который должен был начаться на следующей неделе. Он был уверен, что шестинедельная программа упражнений поможет ему проходить 50 метров без остановки, чего он не делал уже много лет. В его глазах была та же целеустремленность, как в те времена, когда он занимался совершенствованием своего тела и вырезал красивую лошадку-качалку, которую я увидел в соседней комнате. Пока он говорил, я заметил, что на его правой руке нет пальца, — последствие давнего несчастного случая на производстве.

Современная медицина способна на многое, но она должна делать лишь то, что правильно и чего хотят пациенты.

«Я больше не могу играть по нотам, и у меня нет пальца, — сказал он мне, — поэтому мне пришлось изобрести свой способ снова играть на гитаре».

Пока я неумело перебирал струны его Gibson Les Paul, Мервин достал красивую акустическую гитару ручной работы. Его пальцы с легкостью скользили по струнам, пока он мастерски играл Tears in Heaven Эрика Клэптона.

«Хотите научиться играть? Я знаю, что вам хватает медицины, но позвольте мне вас научить», — сказал он мне.

Я не мог поверить в то, что видел и слышал. Именно поэтому профессия врача такая удивительная. Дело не в аппаратах, зарплате или пенсии. Дело в людях. Таких, как Мервин. Мы вернули ему то, чего он больше всего хотел: жизнь на собственных условиях. Это удалось нам лишь благодаря тому, что мы прислушались к его желаниям. Интенсивная терапия способна на многое, но она должна делать лишь то, что правильно и чего хотят пациенты.

* * *

С 2011 по 2015 год я работал ночами в небольшом отделении реанимации в больнице Лландо. Она была основана в 1912 году как специализированный туберкулезный диспансер. Ее статус менялся с течением времени, начиная от военного госпиталя для пленных и заканчивая психиатрической лечебницей. Однако многие помнят ее именно благодаря километровому главному коридору, который сегодня украшен картинами с изображениями важных событий из истории больницы. Бег