Реджи встала и медленно подошла к окну. Сейчасона не была готова дать хороший совет. Если она посоветует мальчику выложитьвсе полиции и ФБР, вот тогда его жизнь действительно будет в опасности. Нет закона,который заставил бы его говорить. Препятствие правосудию? Но ведь он всего лишьребенок. Они не могли точно знать, что ему известно, и, если они не смогутничего доказать, он в безопасности.

– Сделаем так, Марк. Не говори мне, где труп,ладно? По крайней мере сейчас. Потом – может быть, но не сейчас. И давайвстретимся с агентами ФБР и послушаем, что они скажут. Тебе не надо говорить нислова. Говорить буду я, и мы оба будем слушать. А после я решу, что дальшеделать.

– Подходит.

– Твоя мама знает, что ты здесь?

– Нет. Мне надо ей позвонить.

Реджи нашла номер в телефонной книге ипозвонила в больницу. Марк объяснил Дайанне, что он пошел прогуляться и скоровернется. Как заметила Реджи, врал он складно. Он немного послушал, и на еголице появилось обеспокоенное выражение.

– Как он? – спросил мальчик. – Я буду черезминуту. Он повесил трубку и взглянул на Реджи.

– Мама расстроена. Рикки приходит в себя, аона не может разыскать доктора Гринуэя.

– Я пойду с тобой в больницу.

– Это было бы здорово.

– Где тебя ждут агенты ФБР?

– Наверное, там.

Реджи взглянула на часы, кинула два чистыхблокнота в портфель и неожиданно поняла, что нервничает. Марк ждал у дверей.

Вторым адвокатом, нанятым Барри НожомМальданно для защиты его от малоприятных обвинений в убийстве, был Уиллис Апчерч.Он был из породы хватких и озлобленных, восходящая звезда среди шайки наглыхкрикунов, мотающихся по всей стране, работающих на мошенников в устраивающихпредставления перед камерой. У Апчерча были офисы в Чикаго и Вашингтоне, как,впрочем, и в любом другом городе, где ему удавалось подцепить громкое дельце иарендовать помещение. Не успел он после завтрака поговорить с Мальданно потелефону, как уже летел самолетом в Новый Орлеан для того, чтобы, во-первых,устроить пресс-конференцию и, во-вторых, встретиться со своим знаменитымклиентом и организовать шумную кампанию. Он прилично разбогател и завоевализвестность в Чикаго своей страстной защитой гангстеров-убийц и торговцевнаркотиками. За последнее десятилетие гангстерские воротилы со всей страны частообращались к нему со всякими делами. Успехи его были весьма посредственными, нов данном случае клиентов привлекало не соотношение между выигранными ипроигранными делами, а его злобное лицо, лохматая шевелюра и громовой голос.Апчерч был из числа тех адвокатов, для которых главное – чтобы о них писали вгазетах и журналах, чтобы их лица мелькали на экране и чтобы о них всюдуговорили. У него всегда была своя точка зрения. Он не боялся делать прогнозы.Он был резок и мог сказать что угодно, и потому его обожали ведущие всякихдурацких дневных телепередач.

Апчерч брался только за сенсационные дела,гарантирующие ему заголовки крупным шрифтом и фотографии в прессе. Ничто невызывало у него отвращения. Он предпочитал богатых клиентов с тугим кошельком,но, если в помощи нуждался маньяк-убийца, Апчерч был тут как тут с контрактом,обеспечивающим ему эксклюзивные права на книгу или фильм.

Хотя он страшно гордился своей популярностью вего превозносили ультралевые за защиту местных убийц, он, по сути дела, былобычным адвокатом на службе у мафии. Мафия закупила его с потрохами, дергала заверевочки, как марионетку, и платила, сколько считала нужным. Его держали надлинном поводке и разрешали иногда высказаться, но стоило мафии свистнуть, ондолжен был мчаться со всех ног.

Так что, когда в четыре утра позвонил ДжонниСалари, дядя Барри, Уиллис Апчерч вскочил как ошпаренный. Коротко поведав ему онесвоевременной кончине Джерома Клиффорда, Салари потребовал, чтобы оннезамедлительно летел в Новый Орлеан. В ванную комнату Апчерч бежал вприпрыжку,обуреваемый радостью, что ему придется защищать Барри Ножа перед всеми этимителекамерами. Принимая душ, он думал о том, сколько уже всякого писали про этодело. Теперь он будет звездой первой величины. Завязывая перед зеркаломдевяностодолларовый галстук, он не мог сдержать довольной усмешки при мысли опредстоящих шести месяцах в Новом Орлеане, где вся пресса будет плясать под егодудку.

Именно для этого он и стал юристом.

* * *

На первый взгляд обстановка в палате внушалаужас. Капельницу сняли, потому что Дайанна лежала на кровати рядом с Рикки,прижав его к себе изо всех сил и гладя по голове. Мальчик стонал, что-тобормотал, дергался и извивался. Он то открывал, то снова закрывал глаза.

– Все хорошо, детка, все хорошо. Мама с тобой.Мама с тобой, – сквозь слезы приговаривала Дайанна.

Гринуэй стоял рядом, сложив руки на груди илишь изредка подергивая себя за бороду. На лице его застыло недоуменноевыражение, как будто он видел такую сцену впервые в жизни. По другую сторонукровати стояла медсестра.

Марк вошел так тихо, что его никто не заметил.Реджи осталась в коридоре. Был уже почти полдень, самое время появиться агентамФБР и остальным, но Марк понял, что присутствующим в комнате в данный момент небыло никакого дела до полицейских с их вопросами.

– Все хорошо, детка, все хорошо. Мама с тобой.

Марк подошел поближе, чтобы лучше видеть.Дайанна с трудом улыбнулась ему вымученной улыбкой, потом закрыла глаза,продолжая шептать ласковые слова на ухо Рикки.

Прошло несколько долгих минут, и наконец Риккиоткрыл глаза, казалось, узнал мать и перестал дергаться. Дайанна несколько разпоцеловала его в лоб. Медсестра улыбнулась и проговорила что-то утешительное.

Гринуэй взглянул на Марка и кивнул в сторонудвери. Марк последовал за ним. Они медленно прошли в дальний конец коридора.

– Он проснулся около двух часов назад, –объяснил врач. – Такое впечатление, что он потихоньку приходит в себя.

– Он уже что-нибудь сказал?

– О чем ты?

– Ну, знаете, насчет вчерашнего.

– Нет. Он что-то бормотал, и это хорошийпризнак, но понять ничего было нельзя.

Ну, что ж. Хорошо хоть так. Придется Марку навсякий случай держаться поближе к палате.

– Значит, с ним все будет в порядке?