да! В Лозовку эту редко кто ездит. Раз в год! С тобой женщина была. Э, какая женщина! Уфь-уфь, а не женщина! Жена твоя, да? Отвечаю, все тебе завидуют. Чего сегодня без нее?

– Решил нервы поберечь, потому дома оставил. Там же опять пешком идти придется, не мне тебе рассказывать, какие там дороги. Так ведь орать станет, винить меня во всем. Оно мне зачем?

– Женщины, – понимающе покивал Талгат. – Жить с ними тяжело, а зарезать жалко. Э, брат, давай я тебя до поворота на Глухарево отвезу, а оттуда через лес пойдешь. Компас в телефон есть? Вот. Через поле к дороге сейчас никак не получится идти, там даже танк застрянет, отвечаю. Как другу скидка делаю, всего семьсот рублей возьму.

Вообще-то мне транспорт был на фиг не нужен, но отчего-то мне захотелось прокатиться с обещанным ветерком. А почему бы и нет?

– Так Глухарево куда ближе, чем поле, – рассмеялся я. – Чуть ли не вдвое. Раньше ты за такой путь пятихатку просил, откуда сейчас семьсот взялось?

– Инфляция, э! – очень убедительно сказал Талгат, выпучив свои черные глаза.

– Ладно, погнали. – Я залез в салон. – Только у продуктового останови, надо харчей прикупить.

Надо ради правды заметить, что парнем Талгат оказался совестливым. Нет, цену он не снизил, когда мы тормознули около придорожных березок, радующих глаз свежей зеленью, но зато весьма искренне мне предложил:

– Короче, если в лесу заблудишься, то звони. Вот бумажка с телефон, бери. Я сюда приеду, ракета в небо запущу. У меня ракетница есть, один черт мне там... Неважно, короче. Ты увидишь, откуда она полетела, к дороге выйдешь, я тебя на станцию отвезу обратно.

– Хороший ты человек, Талгат, – даже как-то растрогался я. – Всегда ближнему готов помочь.

– Ага, – широко улыбнулся водитель. – И возьму недорого. Три тысячи всего. Клянусь, себе в убыток! Но не жалко, ты же мне теперь как брат!

Нет, правда трогательно. Он же не знает, что где-где, а в этом лесу я не заблужусь никогда. И вообще ни в каком не заблужусь. Я научился чувствовать лес, улавливать его настроение по шелесту листьев, понимать закономерности плетения тропинок, меня давно не пугает стена деревьев, ненадолго возвращающая человека из простого и понятного ему мира, где есть телевидение, ЖКХ, «Жиллет» и «Бургер кинг», в тот, где жили его предки. И неплохо жили, ради правды. Да, куда проще и незатейливее в бытовом смысле, зато понятнее и честнее. Когда у человека почти ничего нет за душой, ему нет смысла врать ни себе, ни окружающим. А когда между людьми не стоят ложь и страх, то жизнь не кажется совсем безнадежной.

Я прошел с километр, испытывая невероятное удовольствие, созерцая все то, что меня сейчас окружало. Ей-ей, только в весеннем лесу можно дышать вот так, полной грудью. Причем здесь воздух прямо-таки медвяный. Не в обиду лешему из того леса, что близ родительской дачи находится, но его владения и этот рай земной сравнивать даже не имеет смысла.

Может, мне так кажется, потому что неподалеку находится мой дом? Разумеется, родительская дача тоже входит в данную категорию, но здесь все же другое. Этот дом – он только мой и больше ничей. Он – моя крепость, причем в самом прямом смысле.

Я достал из пакета классический продуктовый набор под названием «Угощайся, лесовик», выложил его на пенек, обнаружившийся слева от тропинки, по которой я шел, поклонился и произнес:

– Здравствуй, дядя Ермолай. Вот я и вернулся!

– Да уж вижу. – Оказалось, что Лесной Хозяин находится у меня за спиной. Причем не исключено, что уже давненько. – Загулял ты, парень. Ой, загулял. Кой год в дом родной нос не кажешь.

– Кабы мог – давно приехал, – заверил его я. – Но все дела да случаи, причем не в наших землях, а далеко отсюда.

– За морем теплее, а у нас светлее, – назидательно произнес лесовик, беря с пня кругляш «Столичного». – Дом есть дом, не след его надолго оставлять. Тем более с такими соседками, как у тебя.

– Ну, за хоромы как раз не страшно, – я рассмеялся. – У меня там такой домовик – что ты! Он этих соседок вые… Кхм… Отчитает и высушит, короче. А вообще да. За рубежом, конечно, здорово, интересно, но народ не тот, не тот. Неинтересно с ними, они почти все генно-модифицированные. Знаешь, под конец я даже Дарью Семеновну пресловутую был бы рад повидать, вот до чего дошел!

– На чужой сторонушке рад своей воронушке, – поддержал меня дядя Ермолай, отламывая горбушку. – Только вряд ли она куда отправится, особенно теперь. Не вылазит Дарья из Лозовки.

О как. А почему – «особенно»? Интересненько!

– Глаз-то как сразу заиграл! – захихикал леший. – Поднялся вон, что твоя борзая! Тут лет двести назад баре охотились, которым местные земли принадлежали, они таких собак разводили. Псы те были уродливые, глупые, но зайца и иную дичину брали сильно ловко. Как-то раз даже меня чуть на зуб не попробовали, во как!

– Так интересно же. Чего такое с соседкой моей случилось? Кто ей глаз на задницу натянул? Ты же это имел в виду?

– Ну, это, не это… – лукаво прищурился старичок и впился зубами в хлеб.

Нравятся ему эдакие театральные эффекты, я это еще тогда, в позапрошлом году, понял. Он, в отличие от других мне знакомых лесовиков, в душе, похоже, актер. Ну а почему нет? Чего в мире только не бывает.

И приятель его Карпыч, местный водяник, тоже любитель устраивать шоу с подковырками. Как они меня тогда развели с немертвым обитателем перекрестка? Да словно ребенка, вспоминать стыдно.

Кстати, надо и к нему сегодня же вечерком наведаться, еще один старый счет закрыть. А еще девкам-русалкам гребешков отсыпать. Я той давней весной их с запасом купил, вот заначка и пригодится.

– Уф, запарился в рюкзаке, – прошуршав молнией, высунулся на волю вольную Родька. – Поздорову ли, батюшка Ермолай?

– Скриплю помаленьку, – отозвался лесовик, жуя хлебушек. – А я уж надеялся, что Александр тебя, занозу эдакую, где-то там, в чужих землях, оставит. Но вот ошибся, выходит. Экая досада!

– И я тебя рад видеть. – Родька спрыгнул на землю и тут же