напялил на нос противосолнечные «рэйбэновские» очки. На чем они у него держались – понятия не имею, поскольку ни означенный орган, ни уши для того предназначены никак не были. И тем не менее стоит это чучело, посверкивает стеклышками, горделиво грудь вперед выпячивает. Шапито, да и только!

– Так что там с теткой Дарьей случилось? – напомнил я лесовику тему разговора, с которой он, похоже, собрался соскочить. – Дядя Ермолай, не отстану ведь. Сам понимаешь, мы с ней хоть и соседи, но такие, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Иные враги друг дружку больше любят.

– А то мне неведомо, как ведьмы с ведьмаками суседятся! – рассмеялся мой собеседник. – Кабы не тот договор, что в незапамятные времена Вещий Князь с веды знающими заключил, поубивали бы вы друг друга давно.

– Вернее, они бы нас извели, – самокритично признал я. – Их больше. И они хитрее.

– Подлее, – поправил меня Родька – Зловреднее. У, поганки такие!

Он ведьм терпеть не мог, причем что наших, что импортных, потому моя приятельница Жозефина, как раз таковой и являющаяся, в свое время от него натерпелась о-го-го как. Соленый кофе и зеленка в тюбике зубной пасты были наименее безобидными пакостями из тех, что мой слуга ей устроил.

Правда, и она в долгу не осталась. Ведьмы вообще мстительны, а французские, похоже, особенно. Ох и долго же мне пришлось ее упрашивать сменить гнев на милость и нейтрализовать заклятие, благодаря которому с Родьки шерсть начала слезать клочьями. Он под конец кота породы «канадский сфинкс» начал напоминать и как-то в ночи здорово напугал Жанну, что в принципе почти невозможно. Сами посудите, чем можно напугать уже умершую девушку, скитающуюся по миру в компании ведьмака, работающего Ходящим близ Смерти? Однако же вот, Родьке это удалось.

Да я и сам, признаться, под конец смотреть на него побаивался. Очень уж он жутко выглядел.

Но обошлось. Простила его Жозефина в обмен на мое обещание выполнить одну ее просьбу бесплатно. Нет, все-таки были у нее ко мне чувства, не врала она тогда. Просто если бы не так, то цена составила бы три просьбы или даже пять. А тут всего одна. Определенно, это любовь.

Ах, Жозефина, Жозефина, веселая и беспечная ведьма, которая, наверное, будет смеяться и шутить даже на эшафоте. Париж, цветущие каштаны, остров Сите, мост Сен-Мишель… Quand je repense à nous, j’ai le coeur qui flambe un peu и все такое.

Может, все же я был неправ? Может, стоило ей поверить? Впрочем, стоит ли теперь думать о том, что не случилось?

– Эй, ведьмак, – окликнул меня дядя Ермолай. – Ты здесь?

– А где же еще? – тряхнув головой, ответил я. – Здесь.

– Об тот год гости к соседке твоей пожаловали из Первопрестольной. – Лесовик устроился на пеньке поудобнее и огладил бороду. – Тех же кровей, что и она сама, да и чинами не меньше. Матерая ведьма приехала, из старых, я это еще тогда почуял, когда она да присные ее через лес ехали. Не ровесница нашей, нет, Дара постарше годами, но все одно они ровня.

– Так к ней и раньше кто только не таскался, – не удержавшись, влез в беседу Родька. Перед тем он уселся поодаль от нас, обиженный тем, что на его роскошный аксессуар никто не обратил внимания. – И ведьмы прикатывали, я помню.

– Только до драки дело не доходило, – тоном заговорщика пояснил дядя Ермолай. – А тут, представь себе, под вечер сцепились они, да так, что только искры во все стороны летели. Я уж думал все, пришел конец Лозовке, спалят ее дотла, а следом и лес мой займется. Особенно когда автомобиля приезжих ахнула! Пламя до небес полыхнуло, с деревьев аж лист посыпался. Со времен германца так тут у нас не громыхало, ага.

– Ух ты, – проникся я. – Война на западном направлении. И что потом?

– Одну девку Дарья и ее служанки уходили до смерти, сердце ей из груди выдрали, – достаточно буднично поведал нам лесовик. – А матерая и двое других в лес успели улизнуть. Я же говорю, знающая гостья наведалась, понимающая, когда драться стоит, а когда правильнее сбежать. Ну, если договориться не удалось и вот такая пьянка пошла. Лозовка – дом рода Дары со стародавних времен, он ей силу дает и защиту. Тут же и мать ее жила, и бабка, и прабабка, и еще десять колен. Каждая из них отсюда в большой мир уходила, чтобы ума-разума набраться, а потом сюда обратно возвращалась, когда старшая из рода мир оставляла. Как Дарья помрет, дочка ее пожалует, чтобы принять дом, ключи и книгу. А еще через сколько-то лет – внучка. Нет ведьмину роду переводу, так они говорят.

– Так у тетки Дарьи дочь есть? – опешил я.

– Чего ж ей не быть? – изумился дядя Ермолай. – Вестимо. И тоже Дарья. И внучка Дарья. Да у них все девки в роду это имя носят. А робят ни одна до сих пор не рожала.

– Ну надо же, – не мог скрыть удивление я. – В жизни бы не подумал.

– Дочку ее давно не видал. – Лесовик отщипнул кусочек хлеба и бросил его в рот. – Она еще лет сорок назад в столицу подалась, а потом вроде вовсе в дальние края уехала от греха. Какая-то неприятная история у нее вышла, причем настолько, что аж судные дьяки сюда приезжали по ее душу, только не сыскали никого. А вот внучка, Даренка, и посейчас к бабке наведывается. Той осенью заезжала. Славная такая девчушка, шустрая. И красавица, конечно. Телом крепкая, волос рыжий, глаз зеленый. Небось в городе парни за ней табунами ходят.

– Рыжая – бесстыжая, – пробормотал я. – Так, говоришь, смылась гостья от бабки Дарьи?

– Старая следом за ними прибежала – хмыкнул лесовик. – Минут через пять. Орала на меня, ногами топала, кулаками махала. Хотела, стало быть, чтобы я этих троих закрутил, завертел да на поляну с жертвенным камнем по темноте и вывел.

– Как меня с Маринкой в свое время, – подсказал я, не удержавшись.

– Вот-вот, – покивал дядя Ермолай, который, похоже, ни малейшего стыда за ту давнюю историю не испытывал. – Только шиш! Я ей не слуга,