Жена выбрасывает почти целые яйца со слегка выеденными желтками в ведро для живности. Сама злая. Смотрит на мужа и уже ждёт, чтобы начать разговор. И едва он откладывает коммуникатор, спрашивает:

— Ну и что он там тебе пишет?

— Да… — отмахивается Саблин, как от безделицы. — Поговорить хочет.

— Знаю я его разговоры, — начинает жена. — Опять…

Но Аким уже был к тому готов и не дал ей договорить, он ещё за вчерашнее на неё зол, и потому произносит строго:

— Помолчи, Настасья.

Говорит так, что она не посмела перечить, уж насколько упрямая и своенравная баба, всё равно замолчала. Да и Наталья с Олегом попритихли, они не часто слышали, чтобы отец так разговаривал.

Тут было дело такое… С Савченко, так как он промысловый, связываться Аким не хотел. Люди, что рискуют ходить на промысел, люди не обычные. Это люди отчаянные. А Олег Савченко больше ничем и не занимался. Только промыслом и, как говорят, самым опасным его видом. Он не искал медь или олово в развалинах древних городов, то для него была мелочь, он потрошил станции наблюдения пришлых. И очень многие люди, уходя с ним, не возвращались из промысла. Может быть, поэтому Савченко Акиму не был приятен, несмотря на то что всегда демонстрировал ему своё расположение. Подчёркивал его всячески. Дескать, очень я уважаю тебя, Аким. Но вся эта приязнь была какой-то… неестественной.

Опасный это был человек, по-настоящему опасный, но, несмотря на ореол нехороших слухов, вокруг него было много всего такого, что привлекало людей, особенно молодых.

Вечно у Савченко в доме торчали красивые распутные бабы, совсем не такие, как местные казачки. Приезжие, как правило. А ещё ездил он по станице на дорогой технике, о которой обычный казак лишь мечтать мог. Обедал в столовой офицерской гостиницы, где столы покрыты белыми скатертями и всегда есть свинина, улитки и яйца. Где подают пиво и вино к обеду. А дом… Савченко имел большой дом, крыша которого вся сплошь из солнечных панелей, в доме был бассейн, а сам домишко был побольше домов, в которых проживали родовитые казаки из первых семейств, что обосновались в этих местах. И главное, у него всегда было вдоволь денег. Олег часто давал в долг, никогда не просил процентов, а если кто-то не мог вернуть деньги вовремя, не выкручивал руки и не угрожал, а просил долг отработать. Вот только работенка у него была всегда одна. В общем, человек это был не из тех, к которому охота идти в гости, но если он просит… Лучше всё-таки пойти узнать, тем более что у этого состоятельного человека были кое-какие связи в полку. И, если быть честным, Саблин иной раз думал, что получал он свои звания, возможно, из-за того, что Савченко к нему хорошо относится. Во всяком случае, в одной из бесед Олег прапорщику намекал на то, ну или Акиму так показалось. А тут Савченко ещё из госпиталя пишет… Значит, случилось с ним что-то. Ну как не пойти к нему? В общем, он стал одеваться.

Прежде чем направиться в госпиталь, он дошёл до чайной, и хоть ему хотелось зайти внутрь, ещё раз увидеть Юнь, он подумал, что пока не нужно этого, а лишь забрал у входа свой квадроцикл и уже на нём поехал к госпиталю. Там, оставив свой транспорт под большим навесом, сам зашёл в здание и на стойке регистратуры у знакомой ему молодой, хорошенькой медсестры Агафьи, прапорщик узнал, что Савченко лежит на втором этаже, в офицерском отделении.

«Вот так вот… Офицерское отделение, — думал Саблин, поднимаясь на второй этаж. — Его и из „общества“ давно погнали, да, видно, деньги и связи всё могут!».

Когда он входил в плату, в проходе едва разошёлся с каким-то парнем вовсе не медицинского вида, а когда вошёл, едва ли не оторопел. Палата большая, окон нет, а свет горел только в одной точке. И Саблин сначала остановился, чтобы оглядеться…

Всё дело было в том, что Олег Савченко лежал в ванне для регенерации, весь опутанный шлангами и проводами… Первый раз Аким видел, чтобы в такой ванне люди лежали, находясь притом… в сознании.

Небольшая лампа горела прямо над его головой, а рядом с накрытой простынёй ванной стояла стойка с мощной высокочастотной рацией. Полная стойка. Она достала бы почти до плеча взрослого, и от неё отходил серьёзный кабель. Уходил в стену. Такие радиостанции стоят в штабах полков; даже в штабах сотен, и то рации поскромнее. И эта дорогая техника работала. Десяток разноцветных светодиодов моргали на панелях рации. «Приём-передача, приём-передача». Индикатор записи сообщений мигал не останавливаясь.

«Ты глянь, словно войсковой атаман тут лежит, а не промысловик!». Олег увидал вошедшего и пошевелился, хотел рукой, что ли, махнуть Акиму. Но у него не вышло. Савченко был абсолютно лыс, и кожа его была жёлтого цвета. И когда Саблин подошёл к нему и уселся на высокий табурет рядом, тогда Олег скорее просипел, чем сказал:

— Спасибо, что поспешил. А то врачи говорят, что регенерация плохо идёт, пока ты полностью не погружён в ванну и пока в крови много всякого лишнего. А я просил их меня не отключать, пока с делами не разберусь. Вот и ждал тебя.

Ему явно было нелегко говорить. Ванны регенерации, они прозрачны, но эта ванна была укрыта от глаз посторонних простынёй, так что Аким мог только догадываться, что случилось с его старым знакомцем, с которым он давным-давно имел кое-какие опасные дела, посему прапорщик поинтересовался с участием:

— Олег, а что случилось-то?

Глава 16

Савченко скривился:

— Долгая история. Потом как-нибудь… Я тебя пригласил поговорить о деле об одном. Тут… оно вроде несложное… но так получилось, видишь… Некого попросить его сделать… А самого меня, может, уже завтра отключат. А может, и сегодня ночью… Врач сказал, на месяц…

«Вроде несложное…?».

— Что за дело? — спрашивает Аким так, как будто у него есть интерес к этому делу. А сам он разглядывает жёлтое лицо Олега, на котором