– А с чего это ты вздумал меня допрашивать? – нахмурился отец. – Ты вообще по какому праву это делаешь? С чего ты взял, что я должен тебе отвечать?

– Ты не должен, – согласился я, – но мог бы, если тебе нечего скрывать.

– Что?! – взревел отец. – Да как ты смеешь! Я улаживал последствия твоих преступлений, унижался перед этой теткой с третьего этажа, дал ей кучу денег и до сих пор трясусь, как бы она не нарушила слово или не начала меня шантажировать. А ты… маленький пакостный щенок, вот ты кто. Я не хочу с тобой разговаривать.

– В том-то и дело, – отозвался я, пропустив мимо ушей папашину тираду, – ты как-то очень быстро отреагировал на происшествие. Откуда-то узнал, что соседка видела меня, побежал к ней договариваться. Может, ты боялся не только за меня? Может быть, ты не хотел, чтобы всплыла еще какая-то информация?

– Ты слишком далеко зашел, тебе не кажется? – Отец перестал притворяться разгневанным и спокойно продолжил: – В произошедшем виноват только ты. Не пытайся переложить ответственность на кого-то другого. Это дело твоих рук. Если бы ты имел голову на плечах, если бы тебе хватило мозгов понять, что взрослая женщина не может ответить тебе взаимностью, потому что ты ей не подходишь, если бы ты мог хоть немного контролировать свои эмоции, ничего не произошло бы. Инна была бы жива, и девочка не осталась бы сиротой. Этот случай показал, что ты не владеешь собой, возможно, ты психопат и тебе нужно всерьез задуматься об этом. А теперь ты усугубляешь свою вину попыткой переложить ее на кого-то другого.

– Значит, ты признаешь, что у Инны в тот вечер был ты? – выпалил я.

– На чем основывается такой вывод? – не сдавался отец.

– Любой другой мужчина, папа, выбежал бы на балкон, чтобы засечь хулигана, – стал объяснять я, – тот, кто был у нее, не сделал этого, потому что не хотел, чтобы его увидели. Ему даже выходить из подъезда не потребовалось, он просто поднялся на свой этаж. И ты слишком быстро и в подробностях все узнал. Такая осведомленность может быть только у того, кто присутствовал при случившемся. Папа, почему у тебя не хватает смелости признаться?

– Даже если бы я и признался, что это изменило бы? – холодно ответил отец. – Ты убил Инну, ты виновен в ее смерти.

– Но если бы ты, пока нет мамы, не побежал к ней кобелировать, ничего этого бы не было. И давно ты туда захаживал? А я все думал, откуда у нее деньги на фирменные шмотки?

От первого отцовского удара я увернулся. Впрочем, он все равно смог ухватить меня за шиворот, когда я уже ринулся из комнаты, и один раз все-таки крепко приложил меня по морде. В тот день и я в первый и последний раз в жизни поднял руку на отца. После этого я собрал свои вещи и ушел из квартиры.

Я не хотел больше его видеть. Но главное, я не мог больше ходить мимо ее окон. Смотреть на кромешную темноту, в которую они погрузились. Мрак, который исходил из их пустых глазниц, заволакивал меня, утягивал в бездну. Я больше не мог этого выносить. Камиллу забрали родные, вместе с ней уехал и кот Афоня. Когда я пулей пробегал мимо ее двери, от нее веяло могильным холодом.

Я забрал из дома свои сбережения (не помню уже, на что я тогда копил), что-то еще одолжил у друзей-приятелей и подал документы о переводе в университет соседнего города. На все тот же экономический факультет. Успевал я превосходно, поэтому перевели меня без особых проблем. Меня сжигали чувство вины и невыносимая тоска по моей несостоявшейся любви. Я поселился в общежитии, стал хвататься за любую работу и халтуру, которая мне подворачивалась. Много пил, шатался по девкам, питался всяким дерьмом. Огрубел, одичал, перестал читать. С мамой я тоже не общался. Звонил ей только на праздники. Она была ни в чем не виновата, и объяснить ей свое бегство мне было нечем. Пусть она примет версию отца, какую он там ей приготовил. Так будет лучше. Отец тоже не пытался выйти со мной на связь. Я оборвал все нити, связывавшие меня с моим родным городом, и довольствовался жизнью среди чужих людей, незнакомых домов и улиц, которые не любил и никогда не стал бы считать своими. По окончании университета я устроился на скучную низкооплачиваемую работу, переселился в съемную халупу и окончательно обозлился на весь мир.

В начале двухтысячных у всех уже были мобильные телефоны, и мама знала мой номер. Я звонил ей редко, примерно раз в месяц, и в один из моих звонков трубку взял отец. Я хотел отключиться, но он успел сказать:

– Срочно приезжай, мама умирает.

Проститься с мамой я не успел, хотя сел в первый же междугородний автобус и добрался без проволочек. Она умерла в реанимации, где пробыла сутки после обширного геморрагического инсульта. В том, что я не успел, моей вины не было: мама скончалась скоропостижно, упала на улице, и «Скорая помощь» увезла ее в больницу в бессознательном состоянии. Но последние годы ее жизни прошли в мое отсутствие. Косвенно я чувствовал себя виноватым и в ее смерти тоже. Я ничего ей не объяснил, я не видел ее несколько лет. И если быть честным с самим собой, был настолько погружен в свою личную бездну, что не сильно-то в ней и нуждался. Мне был не нужен никто. Даже я сам.

В стенах своей комнаты я раскис. Оказывается, я еще не забыл запах родной квартиры, тело помнило кровать, молочай в моей комнате разросся до невероятных размеров и уже подпирал потолок. Я понял, что больше никуда не хочу уезжать. На поминках мы с отцом обнялись и пообещали друг другу в память о маме забыть старые обиды.

За время моего отсутствия отец сильно изменился и сделал внушительные успехи, став начальником Управления имущества и земельных отношений городской администрации. В начале двухтысячных муниципальная недвижимость была распродана за копейки с молотка за считаные несколько лет, и отец очень удачно припал к источнику. Он был еще далеко не стар, очень амбициозен и хитер. Именно такие люди в те годы стремительно вырывались вперед. Многие из них плохо кончили, но папа обладал еще одним ценным качеством – осторожностью, и именно она позволила ему долгое время держаться на