что вот ей тогда делать с этим-ним? Как выкручиваться? Одно же еще пока радовало — не будет требовать чувств насильно, а там и выбивать. Да и тем более: которых нет. Хотя и так ли точно нет или все же нет прекрасней? Ведь и, в конце-то концов, не было бы их, так еще и никаких, и было бы ничего, не значило и все равно — не было бы и мыслей о нем, них, в каком бы и то ни было разрезе. Нет дыма без огня. Что-то чему-то, как и кому-то, предшествует так или иначе.

— Для попавшей в такую простую и глупую, а там даже тупую и пустую ситуацию тогда — ты слишком много и долго думаешь сейчас! — Фыркнул едко и как-то даже пренебрежительно-нахально парень, беря уже и сам все это и в свои же руки, как и ее же саму взял ранее, буквально, но и так же все — не до конца: пока только ее подбородок и в свою же правую ладонь, освобожденную наконец от ее же волос, так еще и для куда более интересного занятия и места, как минимум чтобы изредка касаться пальцами тех же ее губ, а и как максимум держать и удержать, не дать самовольно отвернуться и что-то скрыть от него, продолжая при этом еще придерживать левой ее ноги. Но и так опять же свободно, легко и непринужденно, чтобы и в любой момент иметь возможность убрать ее и сжать всю ее уже обеими руками, ухватившись за тот же ее подбородок или чуть ниже и шею, прижав и вжав ее к себе и прямо-таки в себя, не сильно и не больно, но и достаточно при этом всем крепко, чтобы еще и не сбежала от него раньше времени, пока лишь только медля, основательно продумывая то, что уже и знал практически наперед и оставляя так, как есть: на потом, сладкое и будто бы и все тот же десерт. — Там-то ведь — вообще не думала! А здесь что? Или тебя куда более привлекают мужики, так еще и люди? В каких-то рваных, драных и мокрых тряпках… Еще и пьяные вдрызг! Да и под пятьдесят… пять — ягодкой… на торте. С залысиной и пивным животом… Как и со всем же упитанным телом в придачу! Нет, одежда твоя, конечно, могла меня натолкнуть на какую-то такую… подобную же специфичность и экстраординарно-экстравагантность твоих мыслей… Да и на извращенность даже какую-то. И тех же самых еще все вкусов… Не говоря уж и о цвете. Да и запахе… Но и чтобы настолько все плохо! Да и в симпатии же к противоположному полу… Прямо вот в таком размере и разрезе! Я тебя недооценил… Хотя и на задворках скребет при этом же еще переоценка: будто хотел и ожидал же от тебя… все же… хотя бы… да и в качестве какого-то уже исключения… большего, а получил то, что получил! Ничего и никого… Обидненько, знаешь ли!

— Я поняла — ты пьян! — Подвела черту девушка уже даже обойдясь и без закатывания глаз, да и без грузного выдоха. Но и не от страха попасться с этим, как и в недавний же раз у двери, а скорее и от нежелания слушать дальнейшую его ересь перепитого демона, чтобы это для них обоих по-разному и ни значило — каждому же свое: ему — кровь или алкоголь, ей — факт и «Проходку на выход, пожалуйста!». И ведь даже собственная травянистая кислота иронии, почти что пост- и какого-то же даже недосарказма-перепритворства с сухим привкусом сучьев без задоринок и ветвей не дала по мозгам, как и дать заднюю для мягкого и повинного шага назад после и таких-то дерзко-рьяных двух вперед: ведь и незачем — вызвали же только громкий, почти даже и истеричный смех его же и под ее же собственный тихий и как никогда светлый шок. И вот вроде бы, ну куда еще-то: больше — было, хуже — тоже. Даже и откуда — тоже было. Но вот она еще совсем недавно, как и до сих пор же, после еще той его первой улыбки не отошла до конца, а тут ей еще и «На тебе!» — смех. При ней и с ней же. Не над ней. Хоть и по большей же части с нее: ведь она сама не смеется — смеется только он. Но и куда-откуда, спрашивается, еще больше и хуже? Некуда! Ведь еще немного, и она умрет уже не от страха к нему же самому и в разрезе все еще ужаса, шока и паники, а в разрезе его же уже и многогранности, как и — сторонности и неизведанности. И не столько ведь самой его демоничности, сколько и какой-никакой, а человечности: если и взять же все те же самые его эмоции, чувства и ощущения, которые, как оказалось, и даже ему не чужды.

— А ты — все еще переводишь темы и путаешь следы… — просипел наконец Егор, почти полностью уже и отсмеявшись, хоть и продолжая еще при этом тихо хрипеть и сопеть, похмыкивая и пофыркивая в моментах: то ли уже и именно отплевываясь от того же все и своего смеха, то ли и от горечи собственной же морской соли и еловой смолы, а то ли от всего в совокупности вместе с остатком-осадком ее свежести озона на кустах пожухлой сирени и мелкой под ними же кислой поросли, возвращая тем самым еще и себе постепенно какую-никакую, а серьезность и адекватность, пусть пока и без прежней твердости. А она же сама и в это самое же время придирчиво-обиженно поджала губы, расценив этот его и самый же что ни на есть переподкат, как и прямо-таки «проходку в ноги» и ту же самую шутку «Про пьяного и красивую» с аллюзией же еще на «Красавицу и чудовище» и оговоркой, где протрезветь куда проще, чем облик сменить, а Красавица бы все равно бы осталась красивой, будь то утро, день, вечер или ночь, что бы это и ни значило для той же все Фионы из «Шрэка». Ну а когда вполне себе успокоилась и почти выползла уже из своего бункера-раковины, еще больше сморщилась и заползла обратно, поймав, как обухом по голове и половником же по металлическому ведру, бумеранг-квадрокоптер в виде собственной же ему и недавней цитаты, но только теперь уже с отсебятиной и полностью обращенную к ней же самой, так сказать, и наконец-то,