– Вполне возможно, – сказал Табари, – что Бог, увидев, что вы, евреи, и мы, арабы, сделали с этой землей и какие странные плоды взрастили на ней – ислам, иудаизм, христианство, – вскричал: «Превратить это проклятое место обратно в пустыню, чтобы тут больше не родилось ни одной религии во имя Мое!» Так что, может, путь бедуина – это путь Бога.

Когда в палатке появился фотограф с кофейником, собеседники расслабились.

– О чем спор? – спросил он, разливая кофе по чашкам.

– Я спрашивал – если Израиль заботливо относится к земле, дает ли это ему моральное право владеть ею?

– Смахивает на деловой подход империалистов, – весело сказал англичанин. – За что нас и выкинули из Индии.

– Ты прав, – сказал Элиав. – Если судить о еврее в Израиле лишь с точки зрения того, что он заботится о земле, то отсюда недалеко и до обвинения в империализме. Но пусть даже мы обсуждаем моральные права, признаюсь, что хотел бы задать один вопрос. Есть ли хоть один народ на земле, который может предстать перед справедливым судом с уверенностью в своих неоспоримых моральных правах? Хананеи прогнали первых владельцев, их выставили евреи, а потом тут прошла вереница египтян, персов, вавилонян и бог знает кого еще. Вы, арабы, – показал он на Джемала, – слишком поздно вышли на сцену. Именно слишком поздно. Вы просто чуть опередили крестоносцев и турок. Так чего ради Израиль, единственный народ на земле, призывают предстать перед международным судом и доказывать свое моральное право? Знаешь, когда в давние времена тут на холме был город, девушка, выходившая замуж, знала, что утром после свадьбы ее мать пронесет по улицам окровавленную простыню, доказывая, что ее дочь была девственницей. Какого рода простыню ты предлагаешь, чтобы израильтяне показывали всему миру? И кому? Перу, например, где лишили своих индейцев права на наследство и ничего этим не добились? Австралии, которая сознательно решила перебить всех тасманийцев и преуспела в этом? Португалии? Соединенным Штатам с их проблемой негров? Давайте сначала пронесем на улицам Иерусалима окровавленные простыни России, доказывающие ее невинность. Или простыни Германии и Франции.

Элиав разгорячился, чего сам от себя не ожидал, и англичанин сказал:

– Я всегда думал, что постельные принадлежности – прекрасная тема для разговоров за кофе.

А Табари предложил:

– Почему бы тебе не обрушить на них их же собственную Книгу: «Кто без греха, пусть первый кинет камень»?

Элиав рассмеялся и сказал, что приносит извинения, после чего в своей обычной неторопливой манере подвел итог:

– Вот к чему я веду. Главное оправдание Израиля в самом деле должно носить моральный характер – но не в том смысле, в каком у всех народов в прошлом было принято употреблять это слово. Мы не будем взывать ни к истории, ни к праву владения этой землей, ни к преследованиям, которым мы подвергались в других странах. Мы можем предстать перед всем миром и сказать: «Здесь, на этом маленьком клочке земли, мы показали, как люди самого разного происхождения могут в мире и гармонии сосуществовать друг с другом. С нами арабы и друзы, мусульмане и христиане познали социальную справедливость». Ты не прав, Джон, когда оправдываешь все лишь отношением к земле. Любой может добиться этого с помощью полицейской силы и опытных агрономов. Но предмет разговора – отношение Израиля к людям, к правам человека. – Помолчав, он показал на всех присутствующих черенком трубки. – Вот оно, наше моральное оправдание.

Табари хлопнул его по плечу и сказал:

– На этой земле, предназначенной для благородных речей, ты произнес едва ли не лучшую, Элиав. Но боюсь, у тебя не будет времени доказать свою точку зрения, ибо вот что я предвижу. Через несколько лет мы, арабы, объединимся, пусть сегодня это и кажется невозможным. Лидерство окажется в руках пока еще неизвестного человека из каких-то отдаленных мест, типа Персии или Марокко, а может, из Центральной Азии, как бывало в прошлом. И, объединившись, мы, арабы, скинем евреев в море. Точно так же, как крестоносцев. Конечно, весь цивилизованный мир придет в ужас от этой бойни, но ровно ничего не сделает, чтобы остановить нас. Абсолютно ничего. Часть беженцев примет Испания, которая, возможно, снова станет монархией. Как и раньше, немногих примут Польша и Голландия. Но тогда начнутся жуткие погромы в Соединенных Штатах. Пока я не вижу их причин, но вы что-нибудь придумаете. Всех евреев Нью-Йорка загонят в огромный космический корабль и запустят его без возврата, а добрые христиане во главе с вашим президентом проводят его аплодисментами. Из Сан-Франциско и Кливленда и особенно из Форт-Уэрта взлетят другие ракеты. И эти одинокие корабли будут кружить вокруг Земли, и свет будет отражаться от них, так что по ночам вы будете наблюдать, как они проплывают на фоне Луны, и кричать: «Вот они летят, наши евреи». Но спустя много лет совесть мира снова всколыхнется, и великодушные граждане Германии и Литвы позволят выжившим евреям еще раз вернуться в Палестину. И когда они доберутся до этих мест и увидят, какая разруха постигла их ирригационные системы, и, когда увидят, как при арабах исчезли и школы и виноградники, они скажут: «В наше отсутствие все пошло к чертовой матери». И снова начнут все строить.

И Элиав и Кюллинан наперебой стали опровергать этот итог, но никто не мог сказать хоть что-то толковое.

* * *

Чтобы по августовской жаре каймакам Табари мог добраться из Табарии в Акку, его каравану надо было сниматься с места на восходе солнца, дабы к полудню спокойно добраться к месту стоянки и там до наступления самого пекла разбить шатры. Поэтому уже к четырем утра в караван-сарае толпилось многолюдное сопровождение; и лошади, и запасы провизии были готовы.

По берегам озера таинственно мигали огоньки, и со всего города к воротам собирались люди посмотреть, как уходит караван. Дети из арабских и еврейских семей шныряли по узким улочкам, каждая группа держалась сама по себе; матери молча ждали, пока их мужья переговорят с погонщиками мулов. Утро, в духоте которого уже было трудно дышать, было полно острым запахом конского пота. Наконец городские ворота распахнулись.

Тут и прошествовал каймакам, высокий представительный мужчина в развевающемся арабском одеянии, а из правительственного здания рядом с крепостью появились четверо вооруженных солдат, которые, оседлав коней, заняли места по обеим сторонам каравана. Под грохот барабанов и крики толпы экспедиция направилась к размытым очертаниям холмов на западе.

В 1880 году двигаться в путь в сопровождении вооруженного отряда было разумной предосторожностью, потому что одинокого путешественника могли убить, и даже группы из трех или четырех человек, если их не сопровождал человек с ружьем, подвергались налетам бедуинов. Всю длинную дорогу, по которой когда-то в полной безопасности ходил одинокий Иисус, турецкий каймакам старался побыстрее миновать, подобно напуганной школьнице; если в свое время вдоль дороги стояли многочисленные постоялые дворы и селения, то теперь она проходила по пустынной опасной местности. И что хуже всего, если удавалось безопасно миновать холмы, то дальше дорога шла вдоль бескрайнего малярийного болота, которое раскинулось куда шире, чем ему полагалось быть; две тысячи лет назад все эти места были осушены и на этой земле росли оливки и виноград, которые и составляли богатство Галилеи.