Супруги съездили в Анседонию — весьма респектабельную деревушку, расположенную на берегу Тирренского моря. Её население менее ста человек, но люди, как правило, непростые — артисты, певцы, писатели… Наполняют посёлок не обычные дома, а виллы. Это рай для богатых аскетов-индивидуалистов — строения скрываются за непроницаемыми живыми изгородями из туи и тростника, потому приводить фотографии отсюда довольно бессмысленно. Если взглянуть с холма, то в одну сторону раскинулось море, в другую — бескрайний лес, а все жилища закрыты от чужих глаз полностью.

Вероятно, Андрей и Лариса приехали сюда по приглашению Пио Де Берти, у которого неподалёку — в местечке Кала-Пиккола — имелся особняк. Впоследствии Тарковские будут жить в нём. Своей виллой директор «RAI» гордился не меньше, чем фактом, что в его венах текла кровь Габсбургов. Режиссёр ничего не записал о впечатлениях от первого посещения, о развалинах древнеримского города Ко́за, находящихся практически на территории деревни и напоминающих маленькие Помпеи.

Похоже, сначала Анседония не понравилась Андрею, а вот городок Роккальбенья поразил его в самое сердце, из-за чего дневник начал в очередной раз заполняться подсчётами гектаров и лир. «Место очень красивое», — и в этом с Тарковским трудно спорить. Удивительно, но его показала режиссёру жена, которая, напомним, во время поездки мужа в Швецию оставалась в Италии и, надо полагать, путешествовала по стране, открыв для себя немало фантастических уголков. Неожиданно настал её черёд выступать проводником.

Роккальбенья — сказочный городок, находящийся не на горе, но в горах, под скалой (см. фото 151, 152). Издали он выглядит будто множество жизнерадостных пятен на сером фоне. Однако исторически ему крайне не повезло с расположением. Стратегического значения не имеет, важные транспортные артерии далеко, ближайший крупный город — Флоренция, но до него сто десять километров — на работу не наездишься, потому население Роккальбеньи с каждым годом всё сокращается. Именно труднодоступность определила её судьбу: фортификационных сооружений здесь было возведено множество, но, как правило, владелец города сменялся не в результате войны, а из-за купли-продажи. Сначала это был феод семьи Альдобрандеши, затем Медичи, потом Сфорца. Далее Роккальбенья вошла в Сиенскую республику и, наконец, в Великое герцогство Тосканское. Но во все времена и при любых правителях город отличался удивительной умиротворённостью, неожиданно разнообразной архитектурой, а также потрясающими видами.

Каждая его улочка — достопримечательность. Самая большая скала, возвышающаяся над домами, имеет человеческое имя — Пьетра. Даже если молчат ружья, камень может прилететь с неё и унести жизнь. Роккальбенья с момента основания в XIII веке несёт печать едва ли не античного рока, а также является примером симбиоза природы и цивилизации. Видимо, именно потому традиционный крест, водружённый на вершину скалы, склонился в благодарном поклоне.

Тарковский полюбил этот город с первого взгляда. Идеей переехать сюда, стать одним из тысячи местных счастливчиков он «заболел» сразу. Пока Андрей будет на Готланде, одновременно с обустройством флорентийского жилища Лариса начнёт ремонт и в квартире, купленной здесь. Осуществляться это будет силами некого Гаэтано — очередного прораба супруги режиссёра. Подобную роль некогда играл Араик Агаронян в случае реконструкции дома в Мясном.

В этот период немало времени супруги проводили в Риме, где встречались, например, с Джулио Андреотти. Последний, заметим, подтвердил свою готовность оказывать всестороннюю поддержку, и к январю он, действительно, добьётся для Тарковского итальянских документов, позволяющих беспрепятственно путешествовать внутри Европы. Это будет не совсем вид на жительство или гражданство. Для получения последнего потребовалось бы находиться в стране ещё несколько лет. Однако, всё глубже осознавая своё положение, вскоре[956] режиссёр сделает в дневнике запись о том, что им с Ларисой «удобно» жить без подданства.

Вскоре супруги вновь отправились в Париж, где 16 декабря состоялась пресс-конференции, приуроченная к созданию местного комитета по воссоединению семьи Тарковских, который организовал тёзка Ермаша Филиппо Кампюс из «Gaumont». Состоялся в столице Франции и показ «Ностальгии». Подчеркнём, что в регулярный прокат картина здесь так и не вышла, потому сеанс имел оглушительный успех.

По следам выступления на волнах парижского радио «Свобода» вышло примечательное интервью режиссёра Семёну Мирскому. Основными темами разговора стали невозвращение Тарковского и «Ностальгия». В кавычках и без. Примечательно, что на этот раз Андрей рассуждал о произошедшем уже довольно спокойно. Без лишних переживаний он воспроизвёл уже отточенные и обдуманные формулировки ответов на хорошо известные и даже набившие оскомину вопросы. Режиссёр заявил, что случившееся было для него «неожиданно и ужасно»: «То, что произошло, не является результатом моего выбора, а единственно возможным логическим шагом после того конфликта, который произошёл у меня с московским кинематографическим руководством». Слова достаточно общие, но по многим репликам складывается впечатление, будто Тарковский обвиняет в большей степени Ермаша, чем Бондарчука. Далее — как обычно: дескать, Андрей с удивлением обнаружил, что на родине его не считают «советским режиссёром», в то время как он продолжает работу именно в таком качестве, о чём свидетельствует фильм «Ностальгия», ведь «цель картины — рассказать, что советский человек не сможет жить на Западе».

Говоря об итальянском фильме, Мирский подчеркнул, что, по мнению многих, это лучшая работа Тарковского. В европейской прессе подобная точка зрения высказывалась довольно часто, и хотя автор этих строк склонен её разделять, следует отметить, что имелись в том числе и политические основания для таких настойчивых утверждений. Безусловно, помимо прочего, их целью была поддержка выбора режиссёра.

При этом Андрей отказался обсуждать в интервью сюжет «Жертвоприношения». Сказал лишь, что его новый фильм «о личной ответственности человека перед лицом событий, которые надвигаются на него стремительно и неизбежно… [Картина] посвящается способу и желанию участвовать в тех событиях, которые мы почему-то перепоручаем тем, кого называем политиками». Формулировка интересная и важная. Но ещё большее значение имеют слова о том, что будущая лента вышла, «вытекла логическим образом» из «Ностальгии», из личности персонажа Доменико — провинциального учителя математики. А значит, выбор Юзефсона на главную роль имел принципиальное значение. Более того, аутодафе «безумца» сам режиссёр неоднократно называл именно «жертвоприношением». Кстати, это не поможет быстро и легко определиться с названием шведского фильма, о чём речь пойдёт далее.

Александр и Доменико оба безумны, что отмечал сам Тарковский, но это вовсе не единственная общая их черта. Скажем, на обоих можно положиться. В интервью[957] 1982 года Андрей признавался: «Больше всего в людях я люблю надежность в сочетании с безумием и упрямством в попытках достичь ещё большей ясности. Это упрямство следовало бы назвать надеждой». В таких героях ему виделось спасение человечества, потому они занимали режиссёра большее