что я полностью сознаю, как ты надоела мне со своей глупой настойчивостью, выпрашивая подробные инструкции. Моя нетерпимость говорит мне, что я должна остановить тебя. Но моя безупречность заключается в том, чтобы заставить тебя замолчать немедленно.

- Все это выльется в следующее, — продолжала она, — если ты, несмотря на мое предупреждение, будешь упорствовать в просьбе о подробностях, что вызвано только твоей дурной привычкой иметь все разжеванным, я ударю тебя, чтобы ты остановилась. Но я никогда не буду сердита или обижена на тебя.

Несмотря на ее серьезный тон, я засмеялась. — Ты действительно будешь бить меня, Флоринда? Хорошо, лупи меня, если тебе это нужно, — добавила я, рассматривая ее решительное лицо. — Но мне надо знать, что я буду делать в Венесуэле. Я схожу с ума от волнения.

- Все верно! Если ты настаиваешь на знании деталей, которые я считаю важными, я расскажу тебе. Я надеюсь, ты понимаешь, что мы разделены бездной, и через эту бездну нельзя перебросить мост с помощью болтовни. Мужчины могут строить мосты из своих слов, женщины не могут. Сейчас ты подражаешь мужчинам. Женщины делают мост их своих поступков. Ты знаешь, мы даем рождение. Мы создаем людей. Я настаиваю на твоем отъезде для того, чтобы ты в одиночестве определила, что является твоей силой, а что — слабостью.

- Я понимаю, о чем ты говоришь, Флоринда, но прими во внимание мое положение.

Флоринда смягчилась, отбросив резкий ответ, уже готовый сорваться с ее губ.

- Все верно, все верно, — сказала она устало, жестом приказав мне поставить мой стул рядом с ней. — Я дам тебе подробные детали того, что я считаю важным для твоей поездки. К счастью для тебя, это не будет подробной инструкцией, за которой ты гоняешься. Ты хочешь, чтобы я точно расписала тебе, что делать в будущей ситуации и когда делать это. То о чем ты просишь, совершенно глупо. Я могу дать тебе инструкции, как привести в порядок свои мысли, чувства и реакции. Используя их, ты справишься с любой возможностью, которая может предоставиться.

- Ты это действительно серьезно, Флоринда? — спросила я недоверчиво.

- Я смертельно серьезна, — уверила меня она. Наклонясь вперед на своем стуле, она продолжала говорить, сопровождая все улыбкой и смехом. — Первым подробным пунктом считается проведение инвентаризации самой себя. Видишь ли, в мире нагваля мы должны отвечать за свои поступки.

Она начала напоминать мне то, что я знала о пути воина. За то время, что я была с ней, говорила она, я прошла обширную практику в тяжелой психологии мира нагваля. Поэтому любые детальные инструкции, которые она могла бы мне сейчас преподнести, фактически были подробным напоминанием о пути воина.

- На пути воина женщина не чувствует себя важной, — продолжала она, словно декламируя что-то заученное наизусть, — так как важность смягчает неистовство. На пути воина женщины свирепы. Они остаются неистово беспристрастны при любых условиях. Они не требуют ничего, но готовы взять себе все, что угодно. Они неистово ищут сигнал из души вещей в форме доброго слова, уместного жеста, — и когда они находят его, то выражают свою благодарность, удваивая свое неистовство.

На пути воина женщины не рассуждают. Они неистово сокращают себя до нуля для того, чтобы служить и наблюдать, поэтому они могут покорять и быть покорными своим победителям, или быть побежденными и быть возвеличены поражением.

На пути воина женщины не сдаются. Они могут быть побеждены тысячи раз, но они никогда не сдаются. И превыше всего, на своем пути воина женщины свободны.

Не смея перебить ее, я продолжала очарованно смотреть на Флоринду, хотя и не совсем понимала то, о чем она говорит. Я почувствовала острое отчаяние, когда она остановилась, будто ей нечего было больше мне сказать. Совершенно не желая того, я бесконтрольно расплакалась. Я знал, что то, о чем она говорит, не поможет мне решить свои проблемы.

Она позволила мне поплакать немного, а затем рассмеялась.

- Ты на самом деле плачешь! — недоверчиво воскликнула она.

- Ты самая бессердечная и бесчувственная из всех, кого я встречала, — сказала я сквозь рыдания. — Ты готова отправить меня бог знает куда и даже не говоришь, что мне там делать.

- Но я уже сделала это, — сказала она, спокойно улыбаясь.

- То, что ты сказала, не имеет значения в реальной жизненной ситуации, — сердито возразила я. — А сама ты выглядишь как диктатор, который выкрикивает с трибуны лозунги.

Флоринда весело посмотрела на меня.

- Ты будешь удивлена, как много пользы ты сможешь извлечь из этих глупых лозунгов, — сказала она. — Но сейчас давай придем к соглашению. Я никуда не гоню тебя. Ты женщина на пути воина, ты вольна делать все, что пожелаешь, и ты знаешь это. Ты еще не поняла, что мир нагваля повсюду. Я не учитель для тебя; я не наставник для тебя; я за тебя не отвечаю. Только ты за себя в ответе. Самой трудной вещью, которую следует понять о мире нагваля, является то, что он предлагает полную свободу. Но свобода не освобождает.

Я взяла тебя под свое крылышко из-за того, что у тебя есть естественная способность видеть вещи такими, как они есть, ты можешь извлечь себя из ситуации и увидеть в этом нечто удивительное. Это дар, ты была рождена такой. Для обычных людей требуются годы, чтобы выйти из своих затруднений с самим собой и обрести способность видеть в этом нечто удивительное.

Не считаясь с ее похвалой, я продолжала тревожиться. В конце концов она успокоила меня, пообещав, что перед моим отъездом даст подробную информацию, какую я пожелаю.

Я ждала ее в зале ожидания аэропорта, но Флоринда не пришла. Удрученная и переполненная жалостью к себе, я дала волю своему отчаянию и разочарованию. Под любопытными взорами прохожих я села и заплакала. Я не чувствовала себя такой одинокой никогда раньше. Все, о чем я могла думать тогда, так это что никто не пришел проводить меня, никто не помог мне нести мои чемоданы. Я всегда пользовалась услугами родственников и друзей, провожавших меня.

Флоринда предупреждала меня, что любой, кто выбрал мир нагваля, должен быть готов к неистовому одиночеству. Она ясно выразилась, что для нее одиночество означает не уединенность, а физическое состояние уединенности.

III

Я никогда себе не представляла, какой защищенной была моя жизнь. В комнате отеля в Каракасе, одна и без каких-нибудь идей о том, что делать, я только сейчас испытала одиночество, о котором говорила Флоринда. Единственное, что я могла еще делать — это сидеть в кровати и смотреть телевизор. Я