и, опомнившись, стал обдумывать (как он сам это назвал) «план действий». Конечно, он мог просто сбежать и здесь больше не появляться. Не все ли равно в таком случае, что о нем будут думать Цецилия и Ян А. Да, теоретически это так. Однако практически никому не безразлично, что о нем думают — и даже после смерти! Имант К. тоже хотел, уезжая, оставить о себе добрую память (ведь это так понятно!). И обмозговывая проблему так и этак, он под конец решил (цитирую мысли) «избавиться от нее сегодня же вечером» и затем для осуществления этого замысла провел и кое-какие оргмероприятия.

Вечером он выждал, пока хозяева лягут спать, и даже лишний раз сходил в домик с сердечком, чтобы своими глазами убедиться, что окна уже темные. Потом, несколько меняя первоначальный замысел, не стал совать Принцессу в мешок сразу, чтобы та не подняла шум, а взял на руки, прижал к груди, мешок сунул под мышку, перекинул ноги за подоконник и соскользнул вниз.

Вовсю светила луна. В этот момент, когда Имант К. мягко спрыгнул в сад, такое сиянье конечно было ни к чему, однако же весьма пригодилось потом, ибо хорошо освещало лесную дорогу. До первого хутора колхоза «Липовый цвет» было километров пять или чуть больше, и значит целый час ходу. Час туда, час обратно. И тогда очень заметна разница — шагать ли по сколько-то видной местности или брести в полной темноте, где ничего не стоит споткнуться о корни, упасть, и чего доброго, сломать ногу.

Принцесса сидела у него на руках и время от времени мурлыкала. Однако войдя в лес, Имант К. решил, что надежней нести ее в мешке, и пытался ее туда запихнуть. Тут и начались разногласия. Кошка в жизни еще не испытывала физического принуждения и сперва даже не поняла, чего от нее хотят. А поняв, она разозлилась, возмущенно вцепилась когтями в холст мешка и в него не шла. Тут разозлился и Имант К. — ведь кошка могла выскочить и удрать. И в законном возмущении он схватил Принцессу за шкирку и стал толкать ее вниз. Но чем больше он толкал ее вниз, тем сильней она рвалась вверх, с каждой минутой все зверея, и впервые проявила скверный характер, который до поры таился в ласковом красивом теле.

Несколько минут они молча единоборствовали при лунном свете, однако силы были слишком неравные, чтобы схватка кончилась иначе, чем она завершилась, а именно — стенаниями Принцессы в мешке, который Имант К. тащил за конец, держа на некотором расстоянии от икр (как будто нес дикобраза). Время от времени он подносил ко рту и сосал палец, выплевывая вместе с кровью и крепкие слова на двух языках (какие обычно не употреблял, так как по праву считал себя интеллигентом). Принцесса впервые слышала вульгаризмы. До сих пор ей приходилось слышать только слова уменьшительно-ласкательные.

Не совсем ясно, устала ли просто она мяукать или же стала смиряться со своей участью, но мало-помалу она затихла и молча сидела на дне мешка. Иманту К. все больше и чаще казалось, что он тащит бесформенный неживой предмет. И только когда он остановился и поднял ношу к лунному свету, на ярком фоне месяца в мешке, точно в животе беременной, слабо зашевелилась жизнь.

Наконец Имант К. вышел к другому концу леса и увидал группу строений, что и было целью его путешествия. В окнах мерцал лишь отсвет ночного неба. Он развязал мешок, однако вылезать Принцесса не желала. Тогда он кошку вытряс и положил перед ней двух окуньков, которых они вдвоем несколько часов тому назад выудили, сидя бок о бок на берегу Даугавы. Принцесса рыбу не тронула, а только сидела и смотрела, и ее огромные глаза блестели при лунном свете туманными фарами. Так продолжалось несколько минут. Принцесса не предпринимала ничего и, потеряв терпение, Имант К. быстрым движеньем помахал мешком прямо у нее перед носом. Она с испуга чихнула, гибким прыжком метнулась вбок и скрылась в тени. Тогда Имант К. зачем-то побежал. Сделав первые два десятка метров, при полной луне он видел, что Принцесса за ним не следует, и все же, по-прежнему оглядываясь, бежал и бежал, как будто за ним гнались с криком «держи вора!».

Когда он наутро собрался в Ригу, Принцессу не могли найти.

— Небось с котами шляется, где же еще, — рассудил Ян А.

— Ты спятил, что ли? — возмутилась Цецилия. — Она же еще подросток!

— Акселерация! — проговорил Ян. Он недавно читал про это в газете и потому знал, что теперь все по-другому, чем было в их молодые годы.

Поскольку в автобусе возить животных не разрешается, было заранее обговорено и решено, что Имант К. (по словам Яна А.) выйдет на шоссе и будет голосовать, авось какая-то попутка подбросит к поезду. Теперь ничто ему не мешало ехать и автобусом, однако он, выйдя с чемоданом к шоссе и увидав грузовик, его остановил. Шоферу было как раз по дороге, только в кабине места не было.

— Если не боишься замерзнуть, — крикнул ему шофер, — полезай наверх и садись на свои манатки.

Как и всех людей, не достигших в жизни того, о чем мечталось, Иманта К. больно задело как обращение на «ты», так и «манатки», однако сейчас было вовсе не время выказывать обиду, и он ее проглотил, поставил вещи в кузов, взобрался сам, сел на чемодан спиной к кабине, и они тронулись.

Было уже совсем светло. Небо зажглось утренней зарей. Все время пути чувствовалась Даугава. С высоты кузова она нет-нет и открывалась. Он не видел воды — один белый туман, который курился, струился и в утреннем безветрии прялся сам своим внутренним движением, как воспоминания. Над побеленным заморозками простором восточный край неба играл таким сиянием, что у Иманта К. защипало веки. Вот-вот должно было выйти солнце. Он неотрывно туда смотрел так напряженно, что глаза наполнились слезами, и две слезы покатились по лицу. Он не стал их вытирать. Солнце уже тронуло горизонт, когда машина свернула на повороте, и раскрытый восходом веер лучей быстро сложился и потонул за лесом, сразу как бы отдалившись. Имант К. по-прежнему смотрел туда, но солнце не появлялось. По щекам, на которых время уже прочертило морщины, сползли еще две слезы. Их тоже он не вытер.

Пока грузовик прибыл на станцию, слезы успели высохнуть. Ничто больше не выдавало минуты слабости. И все же он зашел в туалет и привел себя в порядок, и в поезд сел такой