Не могут некоторые порадоваться тому, что я сам жив-здоров.

Главные ворота бастиона по старой традиции закрывались с последним лучом солнца, так что я успевал ещё и на ужин. Ободрённый этой мыслью я поспешил к башне Вингора, рассчитывая на то, что тот не станет тратить на меня много времени.

Башня встретила меня тишиной, и я уж было подумал, что опоздал, когда до чутких ушей донеслось сухое покашливание. Вингор не изменял привычкам и как всегда в вечернее время находился на месте, перелистывая одно из охотничьих пособий за массивным столом, местами покрытым пятнами от вина и чернил. Знавшие клинок и тяжелую работу грубые пальцы так бережно касались страниц, будто старик желал отыскать среди них нечто очень важное.

— Люблю твою точность, Глен, — произнёс хозяин кабинета, не отрывая взгляда от фолианта.

Глава гильдии прекрасно знал, чего стоит эта точность мне, но счёл нужным напомнить. Если бы я не знал о его тайне, мне могло показаться, что Вингор издевается. Однако на деле он переживал. Несколько специфично, но на то у него имелись свои причины.

Я молча протянул ему отчёт и, заложив руки за спину, принялся ждать, скучающим взглядом обводя знакомые стены и потолок под которым раскачивалась на сквозняке пыльная паутина.

— Ну что, Глен, повеселился? — поинтересовался глава, с неожиданным оживлением всматриваясь в исписанную мелким почерком бумагу. Не по-стариковски яркие глаза озарились задорными искрами, когда Вингор вскинул голову.

— Не смешно, — хмыкнул я, категорично скрестив руки на груди, словно пытаясь утихомирить шевельнувшееся там нехорошее беспокойство. — Она напомнила мне бабушку: «Такой красивый и одинокий».

Пожилой мужчина поперхнулся смехом и прихлопнул отчёт рукой.

— Знаешь, а она в чём-то права твоя бабушка. У тебя нет ни невесты ни подружки, просто символ целомудрия во плоти.

Я с подозрением прищурился. Ох, неспроста он завёл этот разговор…

— В чём дело?

Улыбка вмиг исчезла, и на стол был брошен плотный конверт с красной печатью. Ещё толком не разглядев печать, я уже знал, от кого письмо.

Дядя.

Ох, не обманывало предчувствие.

— На ваше имя тоже что-то было? Как давно он знал?..

— Не бледней. Твой дядя всё ещё верноподданный нашего короля и способен держать себя в руках. Так что заказа на тебя нет, только миролюбивая просьба навестить родных и познакомиться кое с кем.

— Неее… — дёрнулся я, зажмуриваясь и резко распахивая глаза. Не верилось, что Вингор говорить сейчас на полном серьёзе.

— Правильно, невесту тебе подыскали.

— Да идите в женильню сами!

— Благодарствую, но я дважды был женат, — ровным голосом напомнил Вингор, после чего в кабинете повисла тяжёлая пауза. Обе жены главы гильдии сами были охотницами, и обе погибли, выполняя свою работу. Даже новички об этом знали, а я как обычно сморозил что-то не то…

— Я не хочу возвращаться и вправе отклонить просьбу, — собственный голос не хотел меня слушаться, к горлу подступал комок обиды, и последние слова я уже едва прошептал: — Не выдавайте меня. Вы обещали Вранку.

Вингор медленно поднялся из-за стола, и глянув в сторону потемневшего окна, произнёс:

— Отдохни с дороги, Глен, а там поговорим.

Нет, не хотелось мне говорить, пусть и был небольшой шанс придумать альтернативу возвращению к настырным родичам. Хотелось поступить, как Шатарэль и бежать прочь, поверив, что не будет больше никаких обязательств. Просто уноситься в темноту, рассыпая дерзкий смех и плевав на условности.

3. Чем дальше, тем роднее

Закутавшись в колючее серое одеяло, я сидел на подоконнике, устремив невидящий взгляд в спускающуюся с небес темноту и вертел в пальцах не вскрытый пока конверт с роковым посланием. Со двора доносился привычный деловитый шум — жизнь с наступлением ночи здесь не замирала, но я и без него не смог бы заснуть.

Можно было попытаться просто сбежать. Охотничьи лицензии проверялись крайне редко, да и то во время каких-нибудь грандиозных событий. Свои не прибьют, хотя и не оставят в покое совсем. Придётся скрываться ещё и от них: перебиваться не самыми высокооплачиваемыми контрактами и терпеть жлобские выходки со стороны заказчиков. Миновавшая опасность быстро начинает казаться людям страшным сном.

Я готов был рискнуть. Уйти прямо сейчас, не сообщив Вингору о своём окончательном решении и не тратя драгоценного времени на споры. Когда же меня хватятся, будет уже поздно. Но в таком случае я стану клятвопреступником, противным самому себе.

Неожиданная мысль вспышкой озарила моё сознание, заставив спрыгнуть с подоконника и сорвать печать. Письмо от дяди оказалось настоящим шедевром изящной словесности. За речами о переживаниях и бессоннице, вызванной моим исчезновением, скрывался тщательно завуалированный приказ. К счастью, обошлось без угроз, что стало одним из немногих добрых знаков и шансом на спасение.

Больше не чувствуя осеннего холода, несмотря на сползшее с плеч одеяло, я улыбнулся, выудил из сумки слегка помятую жёлтую бумагу и повидавшие виды письменные принадлежности принялся царапать ответ.

Судя по тексту письма, дядя снисходительно воспринял мой побег, как юношескую, или даже скорей детскую, ошибку. Он же изображал из себя понимающего и любящего родственника, сообщая о том, что меня ждут и скучают…

О, если бы я ничего не помнил. Если бы мне действительно не было так страшно возвращаться.

Только я помнил ВСЁ и понимал, что не все строки предназначены для меня. Прочитай эти слова кто-нибудь другой, он увидел бы совершенно иную картину — глупого юношу, сбежавшего на поиски приключений и заставившего волноваться близких.

Но мне до сих пор иногда снятся высокие тёмные своды родового замка. Просторный зал, способный вмещать в себя нескольких драконов. И снятся сами драконы, чьи голоса сплетались в песню ненависти ко всему людскому. Ведь люди однажды забрали у них свободу, победили, заплатив невероятную цену, и самое страшное — заставили служить. Теперь они лелеют планы мести, тщательно взращивают в себе ненависть, которая должна будет пролиться неукротимым пламенем на человеческие поселения.

Как наяву я видел вспыхивающие этим пламенем глаза своего опекуна, слышал его рокочущий голос:

— Ты с нами, Глен?.. Ах да, ты настолько похож на нас, что я начинаю забываться. Посмотри на себя, от твоей матери тебе досталась лишь человеческая слабость!

Я дёрнулся, будто ощутив самый настоящий удар, и рука мелко дрогнула, под скрип пера, завершив ровную строчку безобразным зигзагом и кляксой, где в конце должна была красоваться аккуратная точка. Но вместо того, чтобы бросаться переписывать послание, я привстал и завис над бумагой, задумчиво глядя, как моя оплошность обзаводится крошечными рожками и зачатками крыльев. На душе тем