Однако бабушка медлила с ответом. Ее рука протянулась к чашке чая, после чего я заметил, что она слегка дрожит.

— Частично — да.

— Это как понимать? — В представлении о мире, которое сформировалось у меня к шестнадцати годам, человек мог быть либо жив, либо мертв. Частично живых я пока не встречал. Если только…

— Она в коме?

— Нет.

Бабушка замолчала, с задумчивым видом взвешивая, что сказать дальше. Было видно, что она тщательно подбирает слова. Я взглядом, полным недоумения, смотрел на нее в абсолютной растерянности, ожидая хоть какого-то разъяснения.

Спустя несколько минут она вздохнула, будто на что-то решившись, и продолжила говорить с видом человека, который собирался раскрыть коды от всех банковских ячеек, заранее зная, что в ту же секунду лишится всех сбережений.

— Все устроено совсем не так, как ты думаешь. То, что я скажу сейчас, прозвучит странно и неправдоподобно, но раз ты сам начал спрашивать, значит должен выбрать, поверить мне или нет.

Я кивнул и внимательно слушал дальше.

— Наш мир, тот, в котором ты живешь с рождения, не единственный. Даже не один из миллиардов. И так только в этой вселенной, но и их бесконечное множество. Ох, это сложно, — она прервалась, осмысливая сказанное, и вздохнула.

В эту паузу я задал уточняющий вопрос. Это объяснение действительно казалось невероятным, совершенно отличаясь от того, что я предполагал услышать.

— То есть мир — это Земля, планета?

— Нет, ты не понял. Я же сказала, что это сложно. Ты действительно хочешь продолжить этот разговор?

Я догадывался, что она попытается снова сменить тему. Должно быть, она специально начала эту сказку, чтобы я, оценив несерьезность ее намерений рассказать мне правду, сдался и закончил беседу. Но сегодня я не готов был закрыть этот вопрос.

— Значит, объясни по-другому, — настаивал я, с серьезным видом слушая бабушкины бредни. Надеюсь, это должно хоть к чему-то привести.

— Мир — это не планета, а все пространство, в котором кто-то или что-то живет. Все, что ты знаешь, видишь или что можешь представить, когда говоришь о… вселенной — это мир. Но космос и вселенная — это разные вещи, вторая — намного глобальнее.

Бабушка, казалось, полностью отчаялась, читая непонимание в моих глазах.

Я подумал, что шутка затянулась.

— Хорошо, оставь лекции об устройстве мира и перейди, пожалуйста, к сути. Что с моей мамой? — Напомнил я.

— В этом мире она умерла.

Я сжал кулаки, сильно разозлившись. Мне было не до смеха, потому что я рассчитывал на серьезный разговор, а бабушка, видимо, пыталась сделать из меня клоуна. Почему? Я не понимал.

— Нет, я абсолютно серьезно. Хочешь узнать правду, тогда тебе придется выслушать меня и поверить. — Ни капли сомнения не было в ее глазах. Она говорила с полной серьезностью.

— Твоя мама действительно умерла в этой жизни. Но она не была простым человеком. Она Парадокс — существо, что снова и снова живет в новом теле свою бесконечную жизнь в каждом из миров.

Я не понимал, расстроиться мне, быть в ярости или засмеяться. Полная растерянность охватила меня, а в голове было пусто. Как отреагировать на такое заявление? Разговор прошел впустую. С сожалением я выдавил из себя благодарность за рассказ и встал из-за стола.

— Еще раз повторяю: ты просил, я рассказала. Это все, что я могу. — Бабушка вздохнула, а затем, будто опомнившись, совершенно другим тоном продолжила: давай уже поедим, ужин стынет.

— Спасибо, я не голоден. Сегодня пораньше лягу спать, так что доброй ночи. — Я вышел из кухни, не слушая бабушкиных уговоров и комментариев. В конце концов, закрытая дверь в комнату подростка служила неприкосновенной границей, против которой ни один родитель или опекун не имел силу. В итоге, это заставило бабушку сдаться.

— Еще раз с днем рождения тебя, Алеша, — грустно добавила она мне вслед.

— Да, спасибо! С днем рождения меня…

Не было желания играть, связаться с другом или заняться вообще хоть чем-то. Поэтому я просто лег на кровать и начал размышлять о своей жизни. Терпеть не могу чувство жалости к себе, но именно оно одолевало меня весь оставшийся вечер. Чтобы поскорее от него избавиться и перелистнуть страницу неудачного дня, я закрыл глаза. Вскоре после этого сон поглотил меня.

Вот я в школе, вокруг никого. Повсюду шумно от голосов других людей, но я не видел ни одного. Они будто бы говорили из другого измерения.

Пока я оглядывался, местность сменилась, и за углом школьного здания появился лес. Свет почти не проникал сквозь густую крону деревьев. Чем глубже я заходил, тем тише и холоднее становилось. Остановившись, я понял, что забрел слишком далеко: ни школы, ни признаков кого-то еще больше не было. Я остался совсем один. Как вдруг уже знакомый голос раздался вокруг и начал звать меня все громче и отчетливее. "Леша, Алексей. Акито!" Лавируя между деревьев, я вышел к поляне. В центре нее стояла закрытая дверь. Ни дома, ни стен или крыши не было. Просто дверь. Строки из письма, озвученные женским голосом, пробежали перед глазами: "Открой дверь, Акито". Я потянулся к ручке. Смогу ли на этот раз заглянуть через порог?

Слегка щелкнув, ручка повернулась, и я толкнул дверь от себя. Леса, который логично было бы увидеть за ней, не было. Вместо него была комната. Что-то сжалось в груди. Что это за место, и почему оно кажется таким знакомым? Я шагнул внутрь, и дверь за мной захлопнулась.

Занавешенное шторой окно являлось единственным источником слабого света. Узкий диван, письменный стол у стены, заваленный бумагами и разным хламом, огромный книжный шкаф и ширма, отгораживающая дальний угол. Вот и все, что было внутри. Любопытство первым делом направило меня проверить, что же скрывается в недоступном взору месте. Деревянные полы под ногами скрипели, словно по ним уже сотню лет никто не ходил. Мебель была покрыта слоем пыли. Я заглянул за ширму. Там стояла детская кроватка, перед ней лежал пушистый ковер, на котором были разбросаны игрушки. Мои игрушки. Я отлично помнил каждую из них с детства, но вот потом, должно быть из-за переезда к бабушке, ни разу не видел.

Поднятый зеленый мячик звонко пискнул в руке. «Горошинка» — эхом раздалось в мыслях. Продолжая вертеть игрушку в ладони, я подошел к столу. Внимание сразу же привлекла кипа бумаг, исчерченных символами наподобие тех, что были в моем письме. Тут краем глаза я заметил между ними угол старой фотографии. Я вытащил ее, и на душе