Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Продали душу свою самому врагу рода человеческого, и он дал им взамен силу и облики диких зверей! — с жаром рассказывал Гельтвиг.
— С раннего детства страшусь зайцев и ежей, — отвечал ему Вернер, коему, хоть и ненамного он был старше малыша, жизнерадостность и задорный нрав не изменяли даже перед лицом смерти. — Или возьмем белок! Даже помыслить боязно, до того опасные и злокозненные звери.
— Тебе лишь бы шутить! — досадливо воскликнул наш юный крестоносец. — Говорю тебе, то не выдумки! Я с малых лет слышал эти легенды, а теперь, видно, кто-то пробудил древнее зло, и оно вернулось в наши земли.
— Древнее? Так ведь люди лишь несколько лет, как пропадать начали, разве нет, Готлиб? — удивленно окликнул меня Вернер.
— Слухи ходят, что чудовища явились спустя без малого год после нашего отбытия в Святую землю, — подтвердил я, не оглядываясь.
— Видно прознали, что все воины Христовы ушли из марки! — убежденно заявил юноша. — Вот и полезли к нам из приморских земель, от этих дикарей-вендов[2]! Славного, видать, шороху навели у них Медведь со Львом!
— Вот и не возьму я в толк, Гельтвиг, какие ж это ты легенды слышал в малолетстве, коли нечисть сюда только три года как из дикарских земель явилась? — тон, которым Вернер проговорил слово «малолетство», лишний раз подмечал юный возраст Гельтвига и заставил нас с Вигхардом, переглянувшись, усмехнуться.
— Это нынешние недавно пришли, — не сдавался Гельтвиг. — А легенды издавна в наших землях рассказывают. Про людских волков и про их запретный замок в лесах.
— Не белки, значит, — вздохнул неунывающий Вернер. — То жаль. А может, хоть лисицы, а?
Гельтвиг оскорбленно умолк, что никого давно уже не пугало, ведь молчать долго наш малыш все равно не мог. Мы и любили его по-отечески за детскую невинную душу и горячий нрав. Но рыцарство свое он заслужил честно, очертя голову бросаясь в самые безнадежные сечи со всей бесшабашной смелостью молодости, которая не то чтобы не верит в смерть, но просто не понимает ее существования. Иногда казалось мне, что каждая битва была для него лишь очередной игрой, после которой все упавшие должны были встать и пойти вместе на пир, хоть и выходил он из боя с ног до головы залитый живой горячей кровью и видел своих товарищей изрубленными до неузнаваемости. Однако же, как бы ни ценил я его неустрашимость и задор, не мог ускользнуть от меня неподдельный страх в его голосе, когда говорил он о сказочных людских волках. Потому положил я себе присматривать за ним и не оставлять его один на один с неведомыми опасностями, что ждут нас впереди.
Ехали споро, хоть и не понукали лишний раз укрытых попонами коней, так что до деревни добрались в уже зарождающихся сумерках. Я ненадолго задержался на взгорке, окинув взглядом деревню и местность перед нами, спутники мои остановились рядом. Деревенька была маленькой — с десяток маленьких домишек — и почти безлюдной, лишь над крышами курились дымки. Позади нее начинался лес, от крайних домов до опушки было не больше половины перелета стрелы. Тракт тут изгибался широкой подковой, обегая высунувшийся на запад лесной мыс, вдоль него и лежали деревни, из которых приходили дурные вести. Первая была прямо перед нами, но искать тут ночлега не приходилось, уж слишком бедно выглядели местные дома.
Лес за деревней был мрачен и тих, а белое снежное покрывало перед ним не пятнали ничьи следы. Впрочем, снег в последние дни шел часто и густо, и о следах помышлять было рано. Если верить слухам, именно в этом лесу обитало зло, кое поклялся я искоренить. Прищурив глаза, окинул я взглядом мрачное древесное войско, что стеной стояло по правую руку и, казалось, заходило далеко на левый наш фланг, будто вознамерившись взять нас в клещи.
С севера, едва не цепляя темным брюхом колючие вершины высоких деревьев, ползла нам навстречу новая снежная туча. Даже под лучами заходящего солнца лес был мрачен и темен, и на долгий миг почувствовал я себя, будто и в самом деле перед великой армией, что стала в боевые порядки и ждала лишь приказа предводителя своего к атаке. Внутренним оком узрел я четырех рыцарей, вышедших на бой со многими тысячами, и сжалось сердце мое в недобром предчувствии.
— Готлиб? — негромкий голос Вигхарда пробудил меня от тревожных дум.
Не желая голосом своим выдать одолевшую меня тревогу, подал я знак рукой, и мы тронулись к деревне.
Навстречу лесу.
Меж домов ехали в предвечерней тишине, нарушаемой лишь звяканьем оружия и фырканьем коней. Ставни и двери домов были плотно закрыты, даже те крестьяне, коих еще видели мы со взгорка, завидев нас, поспешили в дома. Навстречу нам, часто кланяясь, вышел лишь один, видно, местный голова.
— Благослови вас Всевышний, милостивые господа! — издалека взвыл он, заставив коней дрогнуть, а меня поморщиться.
Я одернул медвежью полсть так, чтобы смерд разглядел Святой Крест на моем сюрко, и он разглядел.
— Есть ли здесь достойный ночлег для рыцарей и стойло для коней? — прервал Вигхард крестьянина, который начал было нести какую-то испуганно-льстивую околесицу.
Вопрос, впрочем, был праздный, ведь ни того, ни другого в этой деревеньке не было видно, в чем и поспешил нас заверить местный староста, рассыпаясь в извинениях.
— Умолкни, — дернул щекой Вигхард, и крестьянин смолк на полуслове.
— Гельтвиг, ты у нас за провожатого, — окликнул я юного рыцаря, и они с Вернером подъехали ближе. — Где в этих краях искать ночлег?
— Тракт ведет на север, в Поморье, — развел руками юноша. — Не много путников тут проходит, так что и постоялых дворов нет. Когда-то в соседнем селении тамошний голова принимал на постой.
— Так, герр рыцарь, все так, — залебезил голова, — старый Ратвар будет счастлив дать кров добродетельным воинам Христовым.
На лице крестьянина было написано плохо скрываемое облегчение, он прекрасно знал, что будь на то наша воля, мы бы приказали ему освободить для нас его собственную халупу. Однако достойного места для коней тут все же не было, да и для себя не видел я ни одного подходящего дома. По уверениям Гельтвига, добраться до соседней деревни мы могли еще до полуночи, и я рассудил, что это было самым разумным решением. Прежде чем тронуться, я знаком подозвал крестьянина ближе.
— Пропадали ли люди в деревне в последние дни? — спросил я,
