— Герр рыцарь… — отвел глаза староста. — Леса у нас дикие, дремучие… кто заблудится, кого зверь порвет…

— Пропадали ли люди, я спрашиваю?

— Седмицу тому Фарвин с сынком в лес за хворостом пошли. Фарвин сказывал, что ненадолго лишь разошлись, а мальчика и след простыл. Уж мы искали, да…

— Волков видели?

— Не видать волков, добрый господин, совсем нет, — истово замотал головой крестьянин. — Заплутал мальчишка, поди, леса у нас дикие, коль далеко заберешься, то пропадешь, уж говорили ему…

Брезгливо отвернувшись, я махнул рукой, и мы пустили коней тихой рысью. Бессвязное лопотание крестьянина осталось позади, заглушенное шумом копыт и упряжи.

— Et lupus rapit et dispergit oves[3], — негромко произнес Вигхард.

Я мрачно кивнул, давая знать, что слышу его. При упоминании волков деревенский голова стал белее снега, но не мог я допустить мысли, что он меня сознательно обманывал. Значит, волчьи стаи ни при чем, но само слово «волки» ввергает жителей в ужас. Взгляд мой невольно обратился к лесу, что тянулся по правую руку, мрачный и темный, словно грозовая туча. Солнце клонилось к горизонту и освещало неровный строй деревьев у его окраины, но в глубине жила тьма. Лес наливался мраком с каждой пройденной рутой[4] и подкрадывался все ближе в сгущающихся сумерках.

— А что-то скучно едем, ганза[5], — вдруг очнулся от раздумий Вернер. — Гельтвиг, глянь-ка, как темнеет уже, да и лес рядом. Самое время для твоих сказок!

— Вот еще, время, — опасливо отозвался юноша, косясь на деревья, — к ночи про такие вещи говорить.

— Вот оно и видно, что местный ты, — раззадоривал его Вернер. — Даже в темноте видно, как побелел, а, Вигхард? Ну, точно как тот оборванец в деревне!

— И вовсе не побелел! — тут же вспыхнул наш малыш. — Вот расскажу все, как слышал, посмотрим тогда, кто побелеет!

— Ох, давненько я этак не пугался, — не унимался его спутник. — Последний раз так боялся под Дамаском, когда пришла весть, что войско Нур ад-Дина на марше!

— Тогда было чего бояться, — хмуро прервал я их, раздосадованный не столько неуместным весельем, сколько тем, что слышалось мне под ним: опаской, которую скрывал за шутками Вернер; искренним страхом в голосе бесстрашного доселе Гельтвига.

Даже привычное мрачное молчание Вигхарда сейчас виделось мне преисполненным незнакомой тревоги.

— Было, но Гельтвиг все ж боевито выглядел, не в пример как сейчас, — отозвался Вернер в надежде добиться ответа от юноши, но мрачный тон мой, казалось, призвал обоих к порядку.

— А пусть бы рассказал, Готлиб, — вдруг подал голос Вигхард, и я удивленно глянул на него. — С чего-то ведь надо начать.

Подумав, не мог я не согласиться с моим молчаливым товарищем. Страхи суеверные есть слабость, коей избегать должен воин Господа даже в сердце своем, а я мрачным видом сам поселяю страхи эти в умах своих соратников. Знание же местных легенд может навести нас на верный след. Укорив себя за то, что сам не пришел я к этой мысли и не расспросил нашего провожатого ранее, я кивнул.

— Ну, славно! — опять повеселел Вернер, — А я уж было заскучал по шпильманам[6]. Поведай же нам, славный Гельтвиг, о похождениях Изенгрима[7] в ваших краях.

— Вот уж радость! Мечтал я, что вернусь на родину воином и рыцарем, а вернулся сказителем и шутом, — посетовал юноша, но ослушаться не посмел. — Сказывают, что в глубине леса на невысокой скале стоял когда-то монастырь, в коем монахи и их послушники переписывали древние книги. И были среди тех писаний богоугодные, что множились во славу Господа и несли истинную веру в другие земли. И были книги мерзкие, кои сохранялись и переписывались лишь для сохранения знаний нечестивых, как сохраняет лекарь знания о болезнях, дабы уметь врачевать их и других лекарей научать…

— Полно, Гельтвиг, отринь меч, сними кольчугу, — восхищенно воскликнул Вернер. — Славный же из тебя выйдет шпильман!

Юноша бросил коня в сторону, тесня товарища.

— Хочешь насмешничать, ступай назад, пусть тебе тот крестьянин сказки рассказывает, — сердито ответил он другу, но все ж видно было, что похвала ему польстила, даже страх на время пропал из голоса, и я узнал прежнего бесшабашного Гельтвига.

Вернер замахал руками, всем своим видом являя готовность слушать рассказчика хоть всю ночь.

— В одной из таких злокозненных книг нашел брат Рудольф, хранитель монастырской библиотеки, описание мерзостного обряда, каковой суть силу нечеловеческую и долгие лета жизни обещал свершившим его. А найдя, впал в великое искушение, ибо был он крепок телом и жизнелюбив, но многие года тяготили его, тело теряло крепость, волосы пятнала седина, и чувствовал он недалекий закат жизни своей. Прельстившись же сам, тайно искушал он тако же других послушников и монахов и преуспел в том, ибо нечистый даровал ему силу убеждения, ведь ничто так не радует Отца лжи, как грехопадение праведных. И возник в святом месте тайный нечестивый ковен, в каковом состояли дюжина братьев-отступников с Рудольфом во главе. Тогда и начали пропадать люди в окрестных селениях, ибо для свершения богопротивного обряда требовались живые сердца человеческие, и чем моложе сердце, тем больше сил и годов жизненных получал творящий нечестивое действо. Слишком поздно монахи поняли, что дьявольская месса готовится в стенах монастыря. В ночь, когда взошла над колокольней монастыря полная луна, разбужены они были громким шумом. Поднявшиеся в тревоге братья обнаружили, что святыни пропали, а из подвалов под монастырем доносятся страшные крики и вой, вроде волчьего.

Голос нашего сказителя все утихал, пока рассказывал он нам легенду, и сейчас еле слышен был за шорохом снега под копытами коней. Лес, будто не желая упустить ни слова из мрачной истории, тайну коей он хранил, подступил вплотную, и Гельтвиг то и дело косился во тьму меж голых деревьев.

Я встряхнулся, прогоняя из разума картины, навеянные словами нашего молодого товарища. От движения моего с плеч посыпался снег, и понял я, что уже какое-то время едем мы под кружащими в воздухе хлопьями. Припомнилась мне туча, что ползла с севера, и подумалось, что непросто теперь будет искать следы злодеев, кто бы они ни были.

— Так, а дальше-то что? — сказал за всех Вернер. — Волки их там порвали, что ли?

— Не было в подвале волков, — глухо отозвался юноша, вновь бросив быстрый взгляд в сторону леса. — Когда настоятель распахнул двери, увидел он…

И вновь умолк наш велеречивый рассказчик, будто страшась вслух произнести слышанное им в детстве.

— Ты воин Христа, Гельтвиг! — не сдержал я