выживают в условиях суровой таежной зимы, когда холод овладевает миром и мороз вгрызается в землю, намереваясь убить саму жизнь, что уж говорить о маленьких хрупких муравьях… Ей никогда не доводилось наблюдать как муравей откусывает отмирающую лапу товарищу, чтобы тот снова смог вернуться в строй рабочих. Впрочем, несправедливо ждать от щенка такой наблюдательности. Грозе в первую очередь хотелось играть и разрушать, а не сидеть часами у несъедобной горки, наблюдая за еще более бесполезной мелкой пищей. Как это водится среди псовых, первым в неизвестный предмет был воткнут нос. Смелое решение стало решающим моментом в знакомстве с этой колонией. Не стоило тревожить охранников, моментально впившихся в самое уязвимое и сокровенное. Гроза, вопя от ужаса и неожиданности, скуля и извиваясь побежала прочь от кусачей горки, забыв напрочь про палку, с таким трудом добытую ранее. Она ей очень нравилась, но муравьиная кислота крепко въелась в мягкие чувствительные ткани, вызывая одновременно и зуд, и щемящую острую боль. Волчице хотелось одного — как можно скорее убраться подальше от проклятого муравейника.

Поджав хвост и жалобно поскуливая, Гроза пробиралась сквозь заросли папоротника в попытках отыскать свой след. Что-то подсказывало ей, что она сможет вернуться в логово по той же самой дорожке, которую протоптала на пути к зловещей горке. Однако оказалось, что найти ее не так-то уж и просто. Над головой звучал шелест теплого ветра, едва задевавшего густые кроны нарядных сосен и елей, издалека раздавался крик пролетавшей мимо птицы. Несмотря на умиротворенность пейзажа, напряжение и тревога продолжали расти. Она вертела носом, тщетно пытаясь уловить нужный запах, но волнение только сбивало ее с толку. Волчице показалось, что она навсегда отрезана от родного логова и семьи, что мать больше никогда не согреет ее своим теплом и не защитит от опасностей, скрывавшихся в ночи. Ей стало холодно от одной только мысли об этом. И когда к ней пришло осознание всего ужаса, который сулила ей потеря родни, все ее мысли заняли поиск и концентрация на главном-запахе. Нюх, унаследованный ею от матери-волчицы, не мог подвести Грозу. Она только знакомилась со своей природной силой, ее чуткое обоняние еще не раз сослужит ей добрую службу и укажет верный путь, являясь одним из основных ее ориентиров в большом мире. Гроза поплутала еще пару минут среди кислицы и все же обнаружила то, что искала — примятую листву и следы своих маленьких лапок на осыпанной хвоей земле. Какое облегчение! Хвост волчицы тут же с гордостью был вздернут, она заулыбалась, не без бахвальства вышагивая к логову. Грозу распирало от гордости. Ее братьям и сестрам, как оказалось, возившимся близ входа и даже не перебравшимся к зарослям у пологого склона, было неведомо чувство, которое испытала она, добывая палку или совершая набег на целую колонию муравьев, что уж говорить о том, что они не пытались найти путь домой по собственному запаху. Ха, простаки! С боевым настроем и огромным распухшим носом Гроза приблизилась к ним, но была встречена не как героиня и великая воительница, а как наизабавнейшее явление. Возмутительно. Волчата затеяли игру, с визгом, полным восхищения, всей оравой наваливаясь на новоприбывшую. Они пищали с таким же задором, с каким распихивали друг друга в логове, едва находясь в состоянии что-нибудь разглядеть. Гроза страшно обиделась и сторонилась игры, огрызаясь и порыкивая, но затем, не в силах оставаться вдали от веселья, все же присоединилась к шуточной потасовке, все еще держа хвост трубой.

Глава 2

Несмотря на постоянный рост городов и технологический прогресс, не перевелись еще в мире места, которые цивилизация пока не успела отравить, где люди не гонятся за славой, карьерой и признанием, а просто живут, дышат полной грудью. Загадочный север. Суровые, густые и бесконечно зеленые таежные леса. Земля, пропитанная запахом кедра, сосен и лиственницы, изрезанная тропами дикого непокорного зверя. Источники, ключи, реки — чистейшие артерии, бьющие из-под многовекового покрова. Места, где не слышен гул копошащейся улицы, а человеческая внешность не превратилась в единицу измерения. Тут в людях сохранилось нечто первобытное и усердно отвергаемое жителями цифровых джунглей — утерянная часть самоидентификации, как это стало модно говорить. Люди, чьи мысли занимают теплый очаг и сытый скот, вопреки пренебрежению со стороны молодых обладают тайным знанием, которое они получили в наследство от диких предков и пронесли сквозь туман веков. С молоком простой матери они впитали любовь к земле, на которой выросли, к родному дому, теплому очагу и горячей пище. Приземленность ни в коей мере не делает их незначительней и тем более глупее среднестатистического горожанина. Напротив, довольствуясь малым, человек остается чист душой, не избалованный головокружительным разнообразием выборов и путей. Ему чуждо ощущение перенасыщения жизнью. Человек окружает себя вещами, которые он по-настоящему ценит, и слишком занят работой, чтобы попусту тосковать и хандрить. Многие под покровом пыльного мегаполиса начинают забывать, что, в сущности, они являются не венцом творения, а животными — слабыми, стесняющимися своей наготы, невероятно жадными и злыми. Это знание необходимо, чтобы выжить и обрести счастье в краю бесконечных лесов и гор, где твоя единственная крыша и надежда — лазурно-синий небосклон.

На окраине одного из одного из северных лесов стоит деревня с населением не более сотни человек. С трех сторон она окружена смешанным лесом, который растянулся на многие километры, в чаще своей переходя в темный хвойник. На отшибе же, где деревья растут гораздо реже, жителями была сооружена дорога — подъезд к населенному пункту для гостей и родных, иногда приезжавших позабавиться на опушке или поудить рыбу в реке. Туристы (так называли приезжих из города) любили эти места летом, но как только чувствовали приближение холода, тут же уезжали обратно в мегаполисы, чтобы не столкнуться с настоящей зимой и снегом, иногда доходившим до самой крыши крепких коренастых домиков. Они боялись пурги и наверняка не бывали в снежном буране. Их тела были недостаточно закалены и сильно обмякли для управления строптивой лошадью или колки дров. Впрочем, местных жителей их чудаковатые манеры и поступки лишь забавляли, от туристов никогда не ждали исключительной отваги и даже помощи, ведь им еще предстояло научиться жить без мобильной связи и уже такой же привычной части жизни, как желание есть и спать, — Интернета. О, первые дни пребывания в деревне меняли представление о времени. Часы будто бы стояли, лишь изредка подергивая стрелкой, издевательски подзадоривая, как кошка вертит хвостом перед обманутой, трясущейся от злобы собакой. Нужно было видеть фигуру