сутулого, синевшего от изнеможения человека, представлявшего собой сплошной оголенный нерв. Деревенским приходилось его выпрямлять, облагораживать и оберегать от потрясений, как пекутся разве что только над комнатным хиленьким, но очень дорогим им растением.

Одним из таких людей был и старик Владимир. Он жил у самой опушки в маленьком, но крепком деревянном доме, который он любя называл «лачужка». Быт был так же скромен и сдержан, как и сам хозяин жилища. Человеком он был не самым приветливым, мог вспылить и хлестко остудить пыл деревенских ребят, затеявших игру под его окнами. Ругал он всегда грубо, был скуп на бранные слова, но если доходило до ссоры, вся деревня знала, что лучше ему сегодня дорогу не переходить. Словом, в гневе он был страшен. Все же не стоит воспринимать его как сурового лешего, он был не озлоблен на окружающих, а лишь чутко следил за тем, чтобы его уважали и держались на «вы». У Владимира осталось мало друзей, многие из его приятелей погибли на охоте или умерли от болезней, но оставшихся он ценил и курил свои лучшие сигареты только в их компании. Несмотря на излишнюю твердость характера, человек он был хороший, с какой стороны ни посмотри. Если просили о помощи — непременно помогал, чем мог, учил мальчишек стрелять и иногда рассказывал детям охотничьи истории. Владимир раньше был промысловиком, но после того как серьезно повредил ногу и начал хромать, больше не ходил в тайгу. Было это давно, и тот год старик всю жизнь пытается забыть.

Впрочем, вернемся к лачужке. Старый охотник живет один. Не жалуется, любит тишину и порядок. Ничего примечательного в его доме нет, кроме картин, развешанных по всем стенам и стоящих за углом, бережно укрытых двумя слоями ткани, да еще медвежьей шкуры, лежавшей у самого входа. Обставлено со вкусом, предприимчиво. Освещение тусклое, приглушенное. Во время долгих темных ночей старик зажигает лампаду и расставляет по углам свечи, разжигая огонь в старой русской печи, на которой спит и сушит обувь. Пожалуй, внешний облик хозяина не вполне соответствовует такому незатейливому интерьеру.

Владимиру чуть больше шестидесяти лет, но он не был дряблым стариком, а напротив, сохранил силу в жилистом коренастом теле и крепко стоял на ногах. У него было угловатое выразительное лицо с широкой челюстью, густые седые брови, совершенно лысая голова, оголявшая череп с впадиной на затылке, впалые щеки, большой, как это обычно бывает у стариков, горбатый нос и узкие, но обладавшиеневероятно живым, строгим и пронзительным взглядом темно-карие глаза. Словом, даже несмотря на прихрамывание, в его силуэте читались железная воля и стойкость. Он не шел, а с гордостью и достоинством лесного зверя бродил, примечая малейшие изменения в окружении, по привычке вслушиваясь в мирное пение птиц и осмотрительно проверяя время на тяжелых наручных часах.

Есть у него сторона, известная разве только самым близким. Он до абсурдного предан и нежен со своей единственной дочерью — Ритой. Ей с самого детства было позволено все, а если бы можно было отдать больше, будьте уверены, старик бы отдал. Он плакал, как ребенок, когда впервые услышал крик дочери, только что рожденной и розовой, лежавшей на груди у своей матери — его жены. С того самого момента дочь стала смыслом его жизни, семью он оберегал ревностно и никак не мог понять — хочется ему смеяться или плакать от счастья. Тогда его, еще молодого парня, можно было принять за безумца. Он бежал из любимого леса с только что подстреленной птицей домой, забывая снять сапоги и повесить ружье на стену. Друзья хоть и посмеивались над ним по-доброму, но понимали, отчего он без устали таскает жене свежее мясо, начал стрелять зайцев и часами мог горбатиться в малиннике, обдирая кожу об острые шипы. Он работал без устали и гордился своей семьей, но совсем забыл о том, что в этом краю некому их защитить. Чье-то великое несчастье запросто может обернуться для другого удобной возможностью. Жена Владимира погибла насильственной смертью. Однажды она не вернулась домой из леса, но этот случай старик пожелал навсегда оставить в самых мрачных глубинах собственной памяти. Рита стала смыслом его существования. Только ради нее он не свел счеты с жизнью. Любовь к дочери была сильнее сосущей боли в сердце и желания исчезнуть, она поглотила разум Владимира и не оставила ему выбора. Он научился готовить, варить, жарить, печь, прочел десятки книг по воспитанию и просил совета знакомых ему деревенских женщин. Рита с младенчества не чувствовала холода, даже после потери матери отец кутал ее в куски медвежьей шкуры и ткани. Пусть по-своему, но он научил ее читать, писать, бегать и даже кататься на велосипеде. Он никогда не запрещал ей лазать по деревьям и шалить, но с особой строгостью наказывал за нарушение правил и пренебрежение запретами. Владимир выучил дочь не брать соседских яблок и не обижать животных, защищать слабого и давать отпор всегда, когда обижали бы ее или друзей. Он не умел заплетать косички, но как только настало время отдавать дочку в школу, пришлось приобрести и такой навык. Мать, конечно, заменить он ей не мог, но очень старался.

Время шло, Рита росла. Она оказалась на редкость смышленой девчонкой и в деревенской школе была лучшей среди сверстников. К тому же выросла она настоящей красавицей. У нее были длинные, черные, как деготь, волосы, вытянутое угловатое лицо, на котором сидели большие, словно два блюдца, миндалевидные карие глаза. Взгляд ее точно повторял отцовский, а вот длинные тонкие ноги и белоснежные зубы она унаследовала от матери. Рита была исключительным ребенком, всегда активно помогала как ребятам с домашними работами, так и отцу с посильными ей делами. Владимир невероятно гордился ею, однако с тяжелым сердцем отпустил дочь в город, в далекую и враждебную столицу. Там лежал путь к мечтам Риты, к ее стремлениям и лучшей, как она считала, жизни… Старик не видел ее уже несколько лет. Она сообщила ему, что приедет с внуком. Владимир ждал ее к вечеру, заново начал уборку в доме, бездумно переставлял вещи, ища, чем бы себя занять, и смотрел на часы. Вот уже на месте, где раньше стоял стол, были разложены две раскладушки и бережно застелены чистым бельем. Во дворе заливались его собаки. Старик уже думал выйти к дороге, но вовремя опомнился, уже натягивая свои парадные сапоги, которые берег для свадьбы дочери. Рано.

***

Вечерело. Над домом Владимира сгущались свинцовые тучи. Они растянулись на полнеба, лениво