Орда, намеренная свергнуть правительство, сметя охрану,ворвалась на территорию императорской резиденции и после короткой оргииликования обнаружила себя один на один с огромным замком, набитым кровожаднымиэленийскими воинами, которые безжалостно используют для защиты своих крепостейтакие жуткие вещи, как кипящая смола и огонь. Ужас той ночи навсегда останетсяв памяти всех цивилизованных людей. Как это обычно бывает в Тамуле, многие измладших сыновей знатных родов присоединились к повстанцам, скорее позапальчивости, нежели с криминальным интересом. В прошлом такие юнцы всегдаотделялись от настоящих преступников, слегка наказывались и с позоромотсылались к родителям. Защищенные высокими титулами и влиятельными родителями,они не особенно боялись власти. Однако кипящая смола не разбирает титулов, и нежныедворянские сынки варились в ней заживо, как и матерые преступники. Более того,как только орда ворвалась в резиденцию, эленийцы заперли главные ворота,захватив таким образом как виновных, так и невинных, и, ко всеобщему ужасу,выпустили на мятежников пелойскую конницу. Когда мятеж был подавлен, воротаснова открылись, чтобы впустить двадцать полных легионов атанов, дикарей с гор.Атаны не получили никаких инструкций относительно невинных граждан и крушиливсе на своем пути. Множество благородных юношей, любимейших студентов нашегоуниверситета, были убиты, несмотря на показанные ими значки, удостоверяющие ихтитулы и обеспечивающие полную неприкосновенность.

Хотя ни один цивилизованный человек не сможет смотреть наэту дикость без ужаса, мы все же должны поздравить сэра Спархока и егоспутников с победой. Восстание было подавлено — нет, уничтожено этимиэленийскими дикарями и атанами.

Однако правительство его императорского величества, несмотряна полную победу, настроило против себя многих граждан Империи. Тот факт, что,хотя все бедствия имеют явно эленийское происхождение, сэр Спархок все женаходится в Материоне и пользуется милостью императора, не был забыт во многихславных домах Тамула.

Ситуация еще более обострилась, когда эленийцывоспользовались случаем послать патриарха Эмбана, обладающего высоким рангом вЭленийской церкви и являющегося духовником королевы Эланы, назад в Чиреллос. Онотбыл с просьбой к архипрелату выделить еще некоторое количество рыцарей церквидля «наведения порядка».

Первый министр Пондия Субат заявил, что он становится всеболее и более бессильным и ему остается только беспомощно наблюдать, какэленийцы влияют на императора. Он поделился своими мыслями лично с автором этихстрок. Приглашение сэра Спархока оказалось не более чем первым шагом в диком иопасном для Империи плане. Используя настоящее положение дел в Тамульскойимперии, министр иностранных дел Оскайн манипулирует императором, предоставляяДолманту повод для введения сил Церкви на Дарезийский континент.

Пишущий эти строки твердо убежден, что Империя находитсясейчас в положении, тяжелее которого не было за всю ее долгую и славнуюисторию. Использование атанов во время резни в императорской резиденции показывает,что мы даже не можем полагаться на их лояльность.

К кому же обратиться за помощью? Где в этом мире мы сможемнайти силу, способную противостоять ужасным слугам Долманта Чиреллосского?Должна ли Империя пасть на колени перед эленийскими фанатиками? Я плачу, братьямои, о славе, которой суждено померкнуть. Огнеглавый Материон, город света, домистины и красоты, центр мира, обречен. Тьма наступает, и нет надежды на утро.

Время проходило, и вот уже осень незаметно сменила долгоелето. Хмурый туман клубился на улицах Огнеглавого Материона. Луна давноподнялась, и ее бледный свет мягко очерчивал мерцающие башни и купола иподсвечивал туман, лежащий на площадях. Город купался в сиянии тумана, и егобледное лицо было запрокинуто к небу.

Спархок устал. Дела прошедшей недели и застарелые проблемы,решенные им, выпили его силу до дна. Но спать не хотелось. Завернувшись вчерный пандионский плащ, он стоял на парапете, зачарованно глядя на свечениеогромного города. Он устал, но всей своей сутью стремился понять, ощутить,оценить; и это желание не давало ему лечь и позволить его мыслям потонуть вмягком колодце сна, а сну — разложить все мысли по полочкам.

— Что ты делаешь, Спархок? — Голос Халэда былтихим, настолько похожим на голос его отца, что Спархок резко обернулся внадежде увидеть вернувшегося из чертога смерти старого Кьюрика. Но это былвсего лишь Халэд — широкоплечий прямолинейный юноша с резковатыми манерами. Егосемья служила семье Спархока вот уже три поколения, и Халэд, как и его отец,одаривал своего господина прямодушной и непосредственной преданностью.

— Я не могу уснуть, — ответил Спархок посленедолгой паузы.

— Ты знаешь, твоя жена подняла на ноги полгарнизона,чтобы разыскать тебя. Спархок поморщился.

— Ну почему она все время такая беспокойная?

— Это твой собственный промах. Ты же знаешь, что онавсегда посылает за тобой людей, когда ты уходишь, не сказав зачем и куда. Тыможешь спасти себе — и нам — массу времени и сил, если только будешьпредупреждать ее о своих отлучках. Мне кажется, я уже отвечал тебе на этотвопрос не один раз.

— Не зли меня, Халэд. Ты еще хуже своего отца.

— Иногда даже издевка несет в себе истину. Итак, несоизволишь ли ты спуститься вниз и сказать своей супруге, что все впорядке, — до того, как она позовет рабочих ломать стены?

— Хорошо. — Спархок огляделся по сторонам и,развернувшись, спустился с парапета. — О, кстати — ты, возможно, знаешь,что мы скоро уезжаем.

— И куда же на этот раз?

— Нам нужно будет кое-что кое-откуда забрать. Поговорис кузнецами. Фарэну нужно сменить подковы. Он стер подкову на правой переднейноге до толщины бумаги.

— И это твой промах, Спархок. Он не будет так сбиватьподковы, если ты будешь сидеть в седле прямо.

— С возрастом мы все начинаем сутулиться. Это — одна изнемногих вещей, которые мы в состоянии точно предсказать.

— Спасибо. И когда мы выезжаем?

— Как только я смогу придумать достаточно убедительнуюложь для жены, чтобы уговорить ее отпустить меня одного.

— А, тогда у нас уйма времени. — Халэд выглянул запарапет, где купался в лунном свете Материон, обернув туманом нагиеплечи. — Красиво, — заметил он.

— Это лучшее, что ты можешь сказать? Ты смотришь налегендарнейший город во вселенной и походя бросаешь «красиво»!