как и у других историков XI–XV веков (аль-Малики, Ибн аль-Асир, Ибн Изари, ан-Нувейри), особенно смущает обилие подробностей, контрастирующее с сухостью хроникеров VIII–IX веков (Ибн Абд аль-Хакам, Белазури, Псевдо Ибн Кутейба). «Главные действующие лица трагедии, — констатирует В. Марсэ, обративший внимание на эти контрасты, — у первых выражены более четко, их роли более определенны, манера более живая и более драматичная. Этими достоинствами они обязаны скорее более высокому литературному мастерству авторов, чем использованию более новых документов». Одним словом, при изучении эпохи арабского завоевания приходится пользоваться жизнеописаниями, которым придана форма романов и поучений.

Значит ли это, что следует отказаться от всякой мысли о точности? Такой подход может показаться соблазнительным. А может быть, следуя за Э.-Ф. Готье, надо упорядочить хаотические рассказы о войнах, восстаниях и падении государств, сделав попытку «истолковать и интерполировать» арабские хроники? Такой метод — если и не наилучший, то единственно утешительный — несет в себе субъективный элемент, который, несмотря на блестящий успех труда «Темные века Магриба»[2], таит в себе много опасного. Если, сшивая паутину даже самыми блестящими шелковинками, нельзя получить прочной ткани, то это не вина работника.

Можно также, по примеру Ж. Марсэ, терпеливо изучать письменные источники, извлекая из них все, что они могут дать, то есть какую-то долю достоверных фактов, которыми не следует пренебрегать, и множество сведений, требующих проверки; нужно также не забыть внести все это в исторический контекст, то есть в общую историю средиземноморского бассейна, поскольку, несмотря на всю свою изолированность в ту эпоху медленных и ненадежных средств сообщения, Магриб принадлежал к Средиземноморью и в какой-то степени участвовал в жизни всего этого района, простирающегося от Гибралтарского пролива до Ближнего Востока. Северная Африка была связана с этим районом еще во времена Карфагена, а в дальнейшем ее еще более связали с ним мусульманские завоевания, нашествие арабов, полная случайностей судьба таких людей, как Идрис, Ибн Ростем, Ибн Тумарт, и, наконец, наступление турок в XVI веке.

Коварный Магриб. Когда арабы вторглись в византийскую Африку, перейдя Суэцкий перешеек (640 год), они не встретили никаких серьезных препятствий. Менее 4 тысяч человек было достаточно, чтобы в одном сражении решить судьбу Египта, где подвергавшиеся гонениям копты с энтузиазмом встретили завоевателей. С осени 642 года Барка, главный город Пентаполиса, а затем и вся Киренаика оказались в их руках. Отсюда арабы совершали набеги к югу до Феззана (Звила) и к западу до Триполи, который взяли штурмом (643 год).

Арабы сталкивались пока что только с берберскими племенами, и равнодушие экзарха поощряло их продолжать вторжения. Однако первоначально они ограничились постоянной оккупацией Киренаики и не переходили Джебель-Нефусы. Говорят, что, воодушевленный своими победами, их военачальник Амр хотел начать поход на Ифрикию, то есть на Тунис, но халиф Омар воспротивился этому. Резкое письмо, которое историк Ибн Абд аль-Хакам приписывает халифу, даже если оно не совсем достоверно, тем не менее отражает враждебные чувства, которые арабы IX века испытывали позднее к африканским кампаниям, в ходе которых они сталкивались с множеством засад. «Нет, — ответил Омар Амру, который предлагал идти на Ифрикию, — это не Ифрикия, а коварная страна (аль-муфаррика), которая сбивает с пути и обманывает и на которую никто не пойдет, пока я жив». Ибн Абд аль-Хакам, который добросовестно записывал предания, приводит даже следующий вариант конца фразы: «пока слеза будет увлажнять мои глаза». Оба приведенных разночтения не оставляют никаких сомнений в чувствах, приписываемых халифу.

Набег Ибн Сада. Преемник Омара Осман (644 год) нарушил установившийся порядок и разрешил своему молочному брату Абдаллаху ибн Саду, наместнику Египта, предпринять поход. Возможно, Ибн Сад совершил первый налет в 645 или 646 году, но лишь в 647 году ему удался тот крупный набег, который арабская историография украшает рядом чудесных и романтических событий.

Чтобы отразить нашествие, патриций Григорий сблизился с берберскими племенами и сделал своей стратегической базой укрепленный город Суфетулу (Сбейтлу), не превратив его, однако, в свою столицу. Ибн Сад, который дошел до местности, где позже был построен Кайруан, повернул затем на юго-запад и после нескольких дней подготовки напал на византийскую армию на равнине Сбейтлы, где и разбил ее. Григорий пал на поле боя, возможно, от руки Абдаллаха ибн аз-Зобейра, которому легенда приписывает слишком много заслуг, чтобы это не вызывало подозрений.

Не меньше подозрений вызывают романтические приключения Ямины, дочери патриция. Арабские историки с удовольствием описывают эту прекрасную амазонку, едущую верхом под огромным зонтом из павлиньих перьев или появляющуюся с открытым лицом на вершине башни. Однако та, которую прочили победителю Ибн Саду, досталась по жребию одному из ансаров; она избежала рабства, бросившись со своего верблюда на землю и разбившись насмерть. Эта трагическая история, несомненно вымышленная, убедительно передает, как это отметил Э.-Ф. Готье, тот ужас, какой испытывали греческие аристократы, попадая в руки кочевников.

Поход арабов был вызван жаждой добычи. Ограбление Суфетулы и набеги на юг Бизацены дали богатые трофеи. Тем не менее Ибн Сад мог опасаться контратаки со стороны укрепленных городов севера, осаждать которые он был не в состоянии, и когда византийцы предложили ему огромную контрибуцию, с тем чтобы он оставил Бизацену, он охотно согласился и вернулся в Египет со всеми своими сокровищами. Поход длился всего около года (647–648 год).

Каким бы кратким он ни был, этот поход нанес сильный удар по византийскому господству. В южной Бизацене, разграбленной и опустошенной, берберские племена ускользали из-под власти Карфагена. Смерть патриция еще больше усилила беспорядок и непрерывное соперничество. Но главное, опыт показал арабам слабость сопротивления греков и баснословные выгоды набегов. Были все основания ожидать скорого возвращения захватчика.

Кризис халифата. Тем не менее волнения, последовавшие за убийством Османа, дали Африке 17 лет передышки. Расширение арабской империи поставило проблемы, решение которых неизбежно влекло за собой острые осложнения. Второй халиф, Омар, считал, что сумеет обеспечить сохранение порядка, организовав государственные финансы таким образом, чтобы можно было выдавать победителям денежное вознаграждение, которое и делало бы их послушными его воле. Но этот режим, покоившийся на благорасположении халифа и систематической эксплуатации побежденных, не мог существовать, не вызывая зависти и восстаний. Осман, сохранивший этот режим, несмотря на все его недостатки, пал его жертвой, как и Омар. Новый халиф, Али, хотя и был зятем Мухаммеда, столкнулся с еще большими трудностями. Пока он боролся о мятежом наместника Сирии Муавии, его ловко втянули в разбирательство дела об убийстве Османа, объявили низложенным и вскоре убили (661 год). Не дожидаясь его смерти, Муавия объявил себя халифом (июль 660 года). От него ведет