У мамы был собственный стиль, и сегодня ей снова удалось его продемонстрировать. Немногие женщины могут выглядеть в джинсах, синей хлопчатобумажной рубашке и шляпке от солнца как модель из весеннего каталога Неймана Маркуса.

– О, Джулия, это твоя новая сумка? – спросила мама как ни в чем не бывало.

– Меган как раз спрашивала о…

– Я знаю, почему она здесь, Ангус, – сказала мама и повернулась ко мне: – Я прошу прощения за то, что ты обо всем узнала вот так, из газеты. Конечно, мы планировали рассказать тебе эту новость на выходных. Я понятия не имела, что они опубликуют анонс сегодня. Тем не менее это неважно – все уже решено.

– Но я сказала тебе как минимум на прошлой неделе, что не хочу участвовать. Вообще! Помнишь?

– Помню, – мягко сказала мама. – Но, дорогая, ты просто не понимаешь, какая это уникальная возможность. Ты просто не можешь ее упустить.

– Не уверена, что ты заметила, но знаешь ли, с учебой, практикой и играми у меня и так дел по горло. А возможностей так и вообще выше крыши!

– Я знаю, но подготовка к балу изматывает, а ты должна быть полна сил. Так что я советую тебе отказаться на время от футбола.

Господи, все было еще хуже, чем я думала. Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но гнев бурлил во мне, словно расплавленная лава в жерле вулкана. Взрыв был неминуем.

– Мама, если ты думаешь, что я готова променять футбол на дурацкий вальс и нудные чаепития, ты не просто ошибаешься… Ты с ума сошла!

– Я понимаю твои чувства…

– Нет, не понимаешь, – отрезала я.

– Я что, многого прошу? Ты всего лишь пропустишь один сезон из… скольких? Из двадцати?

– Ты просишь меня пропустить один год из четырех, которые нужны мне, чтобы получить право оставаться в команде колледжа. А у меня есть все шансы попасть в сборную.

Ее скорбный взгляд был красноречивее слов.

– Дорогая, тебе уже двадцать. Я думаю, что поезд ушел, – нанесла мама решающий удар.

– Вот уж нет! Меня приглашали в региональный лагерь в прошлом году!

Прошлым летом я действительно ездила в Канзас-сити на три недели, на сборы женских команд, в которых принимали участие девушки до двадцати лет. Туда съехались сотни игроков. Вот только я сыграла далеко не блестяще и с позором сбежала домой.

– Я все это прекрасно знаю. Но если бы ты не злилась, то поняла бы: бал тебя многому научит, а еще у тебя останутся воспоминания, которыми ты будешь дорожить всю оставшуюся жизнь.

– И чем это я буду дорожить? – фыркнула я. – Тем, что научусь подбирать туфли к сумочке? Или напыщенно болтать ни о чем?

– Бал – это не просто стиль и манеры. Хотя для тебя было бы неплохо поработать и над тем и над другим. – Мама, похоже, начала раздражаться.

– Нет. Этого не будет. Потому что я на него не пойду. Ты, не заручившись моим согласием, решила отправить меня в костюме пуделя на вечеринку с денежными призами за «Лучшую пустую болтовню» и «Самую глупую улыбку». На вечеринку, где я буду вынуждена танцевать с мальчиками, которые мне не нравятся, а ты станешь любезничать с толпой незнакомых мне людей. И ты хочешь, чтобы я ради такой «уникальной» возможности пропустила целый сезон? – Я остановилась и глубоко вздохнула, пытаясь побороть охватившую меня ярость, а потом язвительно продолжила: – Я понимаю, ты десятилетиями заботилась лишь о том, в ка-кой цвет покрасить волосы и какую выбрать стрижку. Что ж, твои усилия заметны, ничего не скажешь…

Воцарилась тишина. Я поняла, что перешла черту. Мама нахмурилась, ее губы сжались в тонкую линию, на щеках заиграл лихорадочный румянец.

– Знаешь, Меган, никому не нравятся умники. – Мама еще пыталась сдерживаться, но, видно, тоже была на грани.

– Как это никому? Мне нравятся, – парировала я. – Да я просто обожаю умников.

В глубине души я лелеяла надежду на то, что однажды встречу парня, которому действительно нравятся умные девушки, иначе мама своими советами и на-смешками меня точно с ума сведет.

Мама, как опытный боец, уклонилась от удара. Казалось, пространство комнаты сузилось и мы остались лишь вдвоем.

– Давайте просто… – попытался разрядить обстановку папа, но мама его решительно остановила:

– Не надо, Ангус. Ты ведь на самом деле согласен со мной. – Папа поднял руки, сдаваясь, и отступил, а мама повернулась ко мне: – Благодаря моим колоссальным усилиям, тебя и Джулию пригласили на дебютный бал в этом году. Такого еще ни разу не бывало, чтобы пригласили двух сестер сразу и…

– Да мне все равно, кого вы там подкупили! – перебила я ее.

– Хватит! – воскликнула мама, уже явно не выдержав моего напора.

Я посмотрела на нее ледяным взглядом, в котором читался вызов, но она не отступила:

– Я люблю тебя, люблю очень сильно. Ты зря упрямишься, напрасно думаешь, будто знаешь все на свете. Поверь мне, это не так. Три поколения женщин моей семьи – твоя прабабушка, твоя бабушка, твоя тетя и я – дебютировали в «Блубонет». Твоя кузина Эбби и твоя сестра Джулия дебютируют в этом году, и хотя ты, возможно, не понимаешь, что этот бал значит в жизни каждой девушки Техаса, я-то прекрасно понимаю. Очень скоро твоя футбольная карьера закончится, и ты окажешься в огромном сложном мире, гораздо более сложном, чем тот, в котором живешь сейчас, и моя обязанность подготовить тебя к этому. Так что позволь мне выразиться предельно ясно: я не прошу, я требую, чтобы ты отправилась на бал.

– Но это же несправедливо, мама!

– Серьезно? – вскинула она брови, на лице ее застыло насмешливое выражение. – Ты так считаешь?

Вопрос повис в воздухе, а затем мама прижала руки к вискам, словно у нее заболела голова. Папа подошел к ней и положил руку на плечо.

– Ты в порядке? – взволнованно спросил он.

Мама страдала хронической мигренью, которая всегда случалась в самый неподходящий момент.

– Я в порядке, Ангус, – тихо ответила она и позволила папе усадить себя на стул.

Она тяжело опустилась на сиденье и, прищурившись, взглянула на пробивающиеся сквозь шторы солнечные лучи, совсем как вампир на рассвете.

Я была в ярости. Жгучие слезы навернулись на глаза, но я не знала, как еще ей возразить.

– Я… ненавижу тебя! – наконец выкрикнула я.

Возможно, мои слова были слишком злыми, но я была в отчаянии. А потом я развернулась и выбежала вон.

– Дорогая… – раздался мне вслед голос отца.

– Пусть идет, – устало сказала мама, когда я хлопнула дверью. В коридоре я уже рыдала в голос, но сквозь всхлипывания все равно услышала старую-добрую мамину присказку: – Она образумится – просто дай ей свыкнуться с этой мыслью.

«Вот уж как бы не так», – подумала я.