– Я тоже. Было ведь не так плохо, как ты думала?

– Нет.

– Хорошо, потому что я никогда не хотел сделать тебя несчастной.

– Ты никогда не сможешь сделать меня несчастной, папа.

Когда песня закончилась, рядом с моим отцом появился Эндрю.

– Разрешите? – официально спросил Эндрю.

Папа кивнул и отошел в сторону.

Эндрю обнял меня, и мы начали танцевать.

– Я думала кое о чем, – сказала я мгновение спустя.

– О чем?

– Ну, если я в Далласе, а ты в Нью-Йорке, как мы будем видеться? В скайпе?

– На самом деле, – сказал он, – я буду проводить здесь много времени весь следующий год, а может, и дольше.

– Почему это?

– У меня новое предприятие. Я занимаюсь реставрацией исторических ранчо в Техасе.

Я остановилась и положила руки ему на плечи:

– Ты шутишь, верно?

– Я говорил тебе, что люблю возвращать к жизни исторические здания? Сейчас я покупаю Абердин.

– Не шути так со мной! – сказала я и несильно стукнула его гипсом по руке.

– Твой отец показал мне планы Хэнка, и я подумал: а почему бы не использовать их?

Я нашла отца в толпе, и он, поймав мой взгляд, кивнул мне. Эндрю обнял меня за талию и притянул к себе. Это было… приятно.

– Но не думай, что я сделал это только потому, что ты мне нравишься или из благотворительности. Я собираюсь заработать на этом серьезные деньги. – Он заметил беспокойство на моем лице. – В чем дело?

– Это просто… пойми, я беспокоюсь о своем отце. Что он будет теперь делать без работы?

– О, у него будет полно работы.

– Я не понимаю.

– А теперь мы переходим к главному, – улыбнулся Эндрю. – Есть одна вещь, которую Хэнк упустил из виду. Вы отгораживаетесь забором от распроданных участков и продолжаете заботиться об исторической части ранчо, которая находится в центре всего комплекса. Только теперь масштаб будет другой – меньше лошадей, меньше коров. Я на этом, конечно, ничего не заработаю напрямую. Но это ранчо – сердце этой земли, и вы сохраняете историческое наследие. С таким подспорьем никакой рекламы не нужно.

Господи, и почему я вела себя так ужасно с этим прекрасным человеком? Я оскорбляла его, была груба с ним, унижала его на глазах у журналистов. Он видел меня в худшем моем виде и состоянии, и я все еще ему нравилась. Нет, он сказал, что любит меня. Я знала, что могу оставаться собой рядом с ним, и это давало мне надежду. Я положила голову на плечо Эндрю, и мы снова начали танцевать, постепенно к нам присоединились другие пары: мама и папа, Джулия и Зак, дядя Дэн и тетя Камилла, Эбби и Хантер…

Я видела их всех, возможно впервые, такими, какими они были на самом деле: сложными людьми, со своими горестями и радостями, достоинствами и недостатками. И все они казались мне невероятно человечными. Моя мама иногда может быть требовательной, порой она превращается в самого хитрого манипулятора на свете, но, что бы там ни происходило, она свято чтит мои интересы. Марго могла одеваться как абсолютный фрик и при этом иметь отличный вкус. Невероятно богатый Эндрю может казаться нелюдимым, а на самом деле быть отличным парнем, своим в доску. А я могла одновременно быть крутой спортсменкой и носить бальное платье.

Я так волновалась, что дебют изменит меня, но вот он подошел к концу, а я все еще оставалась собой. А возможно, стала еще лучше.