Эндрю Цион поднимает руку:

— Это как-то связано с различным использованием дифференциалов?

— Почти, — говорит наш учитель, мистер Дуглас. — Есть другие варианты?

Мышь поднимает руку:

— В дифференциальном исчислении вы берете бесконечно малую точку и считаете скорость изменения одной переменной в зависимости от другой. В интегральном вы берете небольшое приращение и интегрируете его от нижнего до верхнего предела, то есть суммируете все бесконечно малые точки и получаете результат.

Ничего себе. Откуда, черт возьми, Мышь знает это?

Мне кажется, я никогда не смогу разобраться в нынешнем курсе, и впервые в жизни я близка к тому, чтобы провалить математику. С самого детства этот предмет давался мне очень легко: я все время делала домашние задания, сдавала тесты на отлично, и мне не нужно было прилагать для этого особых усилий. Но сейчас, очевидно, придется взяться за учебники.

Пока я сижу и размышляю, как бы мне сдать этот курс, раздается стук в дверь, и в кабинет входит Себастьян Кидд собственной персоной в темно-синей рубашке-поло. У него карие глаза и длинные ресницы, его волосы, выгоревшие на солнце, приобрели красивый темно-русый оттенок. На носу небольшая горбинка, как перелом после драки. И это, пожалуй, единственное, что не позволяет назвать его чересчур привлекательным.

— А, мистер Кидд. Я уже начал думать, планируете ли вы вообще показаться на уроке, — говорит Дуглас.

Себастьян смотрит ему прямо в глаза, не испытывая ни малейшего угрызения совести.

— У меня были дела, с которыми нужно было разобраться.

Я прячу лицо за ладони и через пальцы подсматриваю за ним. Похоже, кто-то действительно прилетел с другой планеты — планеты, где все люди имеют идеальную фигуру и роскошные волосы.

— Пожалуйста, садитесь.

Себастьян осматривается и замечает меня. Его взгляд скользит с моих модных белых туфель вверх, переходит на светло-голубую клетчатую юбку, жилет с большим воротом, а потом — на мое лицо, которое рдеет от смущения. Он улыбается одним уголком рта, выражая иронию, затем на его лице появляется замешательство, но спустя долю секунды он уже абсолютно спокоен. Себастьян проходит мимо меня и занимает место в конце класса.

— Кэрри, — обращается ко мне Дуглас, — можете ли вы сказать нам базовое уравнение движения?

Слава богу, мы учили это уравнение в прошлом году, и я выпаливаю его на одном дыхании:

— X в пятой степени, помноженный на Y в десятой, минус случайное целое число, которое обычно обозначается N.

— Совершенно точно, — говорит Дуглас. Он пишет уравнение на доске, отходит назад и смотрит прямо на Себастьяна. Я кладу ладонь на грудь, чтобы немного успокоить сердцебиение. — Мистер Кидд? — спрашивает он. — Можете ли вы сказать мне, что значит это уравнение?

Я перестаю прикидываться скромницей, оборачиваюсь к Кидду и пристально смотрю на него. Себастьян откидывается назад и стучит ручкой по калькулятору. Он натянуто улыбается: либо не знает ответ, либо знает, но не может поверить в то, что кто-то настолько глуп, чтобы его об этом спрашивать.

— Оно означает бесконечность, сэр. Но не старую бесконечность, а бесконечность, которая существует в черной дыре. — Он перехватывает мой взгляд и подмигивает. Вау, его глава — это действительно черная дыра.

— Себастьян Кидд в моем классе по математическому анализу, — шепчу я Уолту, который стоит передо мной в очереди в кафетерии.

— О боже! Кэрри, — Уолт закатывает глаза, — только не ты. Все девушки в школе только и говорят, что о Себастьяне Кидде. Включая Мэгги.

На горячее все та же пицца, которую в нашей школе готовят десятилетиями: она имеет характерный блевотный привкус, достичь которого, очевидно, можно, только если узнаешь тайный рецепт нашего повара. Я беру поднос, на который кладу яблоко и кусок лимонной меренги.

— Но Мэгги встречается с тобой.

— Попытайся объяснить это Мэгги.

Мы несем подносы к нашему обычному столу. «Инопланетяне», самые популярные ученики школы, сидят в противоположной части кафетерия, рядом с торговыми автоматами. Будучи выпускниками, мы должны были бы претендовать на столик рядом с ними. Но мы с Уолтом уже давно поняли, что в высшей школе царит такая же кастовая система, как в Индии, и поклялись не принимать в этом участия и, в первую очередь, никогда не менять свой столик. К сожалению, как и большинство протестов против глупости человеческой натуры, наш так и остался незамеченным большинством старшеклассников.

К нам присоединяется Мышь, и они с Уолтом начинают обсуждать латынь, в которой оба разбираются гораздо лучше меня. Затем подходит Мэгги. Мэгги и Мышь — приятели, но друзьями их назвать сложно. Мышь не хочет сближаться с Мэгги из-за того, что та слишком эмоциональна. Хотя, на мой взгляд, эта ее эмоциональность даже привлекательна, и потом, с Мэгги всегда легко отвлечься от своих проблем. Сейчас, очевидно, Мэгги вот-вот готова расплакаться.

— Меня только что вызывали в кабинет куратора! Опять! Она заявила, что мой свитер слишком открытый!

— Это возмутительно, — говорю я.

— Это ты мне говоришь. — Мэгги втискивается между Уолтом и Мышью. — Она просто придирается ко мне. Я сказала, что у нас нет дресс-кода и она не имеет права диктовать мне, что носить, а что нет.

Мышь смотрит на меня и давится от смеха. Вероятно, она вспоминает ту же историю, что и я, — тогда Мэгги отправили домой из скаутской организации за то, что она носила слишком короткую униформу. О’кей, это было семь лет назад, но когда ты всю свою жизнь живешь в маленьком городке, то такие случаи непременно запоминаются.

— И что она ответила? — спрашиваю я.

— Она сказала, что не отправит меня домой на этот раз, но если она увидит меня в этом свитере снова, то отстранит от учебы.

— Вот стерва.

— Что это за дискриминация по типу свитера?

— Может, нам стоит обратиться с жалобой в школьный совет — и ее уволят? — предлагает Мышь.

Я уверена, что она не хотела, чтобы в ее словах прозвучал сарказм, но он там определенно был. Мэгги разревелась и убежала в направлении женского туалета.

Уолт осматривает сидящих за столом.

— И кто из вас пойдет за ней?

— Я сказала что-то не то? — невинно спрашивает Мышь.

— Нет, — вдыхает Уолт. — Она постоянно психует.

— Я пойду. — Я откусываю кусок от яблока, убегаю за Мэгги, громко хлопая дверьми кафетерия, и с размаха влетаю в Себастьяна Кидда.

— Тпру! — восклицает он. — Где пожар?

— Извини, — бормочу я. Такое ощущение, что я неожиданно перенеслась назад во времени и мне сейчас двенадцать лет.

— Это кафетерий? — спрашивает он, показывая на двери, и заглядывает внутрь. — Выглядит отвратительно. Можно здесь где-нибудь перекусить за пределами кампуса?